Новые приключения князя Андрея в России 1806 - Августин Ангелов

почувствовал, как вся эта политическая возня, в которую его втянули обстоятельства, становится еще сложнее и опаснее. За него взялись сразу два очень влиятельных министра! Один против другого и против английской разведки. А он оказался посередине всего этого! Потому пробормотал:

— Я понимаю, что не смею отказать вам…

Кочубей вздохнул, проговорив:

— Именно так, князь Андрей. Вы не в праве отказать мне. Но, и я умею быть благодарным. Помимо всего прочего, на вашего отца Николая Андреевича ко мне поступили жалобы, мол, занимается он в своем имении в Лысых Горах каким-то непонятным строительством, в результате чего травит рыбу в общей с соседями реке, да еще и приводит в негодность государственную дорогу, перемещая по ней огромный поток грузов, разбивая ее и делая почти непроходимой. Так вот, пока вы будете состоять у меня на службе, я не дам ход ни одной из этих жалоб. К тому же, вот здесь у меня все новые бумаги, удостоверяющие вашу личность и выписанные взамен утерянных вами за время военного похода. Их я отдаю вам без всяких условий.

В подтверждение своих слов, министр, действительно, протянул попаданцу документы с подписями и печатями, и Андрей, взяв их и прочитав, проговорил:

— И на том спасибо, Виктор Павлович. Когда мне начинать службу в вашем министерстве?

Кочубей улыбнулся.

— Вы уже начали, князь Андрей. Просто сообщайте мне все, что узнаете на службе у Чарторыйского.

Напоследок министр выдал еще и конверт со списком адресов и адресатов, куда следует относить доклады в виде писем. Также прилагался и список квартальных, которые, если понадобится, передадут информацию министру внутренних дел или даже, в самом крайнем случае, придут на помощь.

Андрей вышел из особняка с тяжелым сердцем. Он понимал, что внезапно сделался двойным агентом. Но, хуже всего было другое: он не знал, кому из этих двоих можно доверять больше. Чарторыйский явно находился под подозрением у Кочубея. Только вот, в чем же один министр подозревал другого?

Глава 17

Андрей вышел на Невский проспект, направляясь в сторону главного штаба для встречи с князем Несвицким. Он все еще сжимал в руке большой бумажный пакет со своими восстановленными документами и с инструкциями от графа Кочубея. Мысли путались: с одной стороны, он получил документы и покровительство от министра внутренних дел, с другой — теперь ему предстояло делать грязную работу, занимаясь доносительством и играя в опасную политическую игру между двумя влиятельными министрами. Внезапно в его голове промелькнула догадка: «А не может ли Кочубей подозревать Чарторыйского в том, что он, например, английский шпион? Или наоборот? Может быть, они оба подозревают друг друга в работе на Британию?»

Он резко остановился, заметив в толпе знакомую фигуру. Федор, бледный и встревоженный, приближался к нему почти бегом, обгоняя прохожих.

— Здравствуй, Андрей! — поручик схватил его за рукав. — Рад, что тебя заметил… Я все обдумал. Ты прав, я натворил дел. Но, я не могу просто сидеть сложа руки! Я чувствую за собой вину, и потому мой долг чести постараться все исправить!

На этот раз он не был пьян, но от него все еще несло перегаром после вчерашнего. Вся эта неожиданная передряга сблизила их неожиданно сильно, заставив, словно бы, оказаться вдвоем в одной лодке, плывущей через штормовое море проблем, навалившихся на них. Милостью Кочубея и Чарторыйского они сделались товарищами по несчастью. И потому условные барьеры вежливости в общении между ними исчезли сами собой, заставляя общаться друг с другом совершенно непосредственным образом на «ты», без всяких титулов и чинов.

— Все очень сложно, Федя. Меня взяли в оборот, но тебе не стоит в это влезать, пока за тебя не взялись точно так же, как за меня. И я думаю, что в этих обстоятельствах тебе лучше сейчас исчезнуть из Петербурга. Хотя бы на время уезжай, например, в Москву, — сказал Андрей.

— Нет! — Федор решительно тряхнул головой. — Тебе грозит опасность, и я не позволю себе бросить тебя!

— Ты уже помог мне достаточно… — язвительно начал Андрей, но тут же осекся, подумав, что Федор выглядел в этот момент раскаявшимся вполне искренне.

— Ладно, — вздохнул попаданец. — Если хочешь помочь мне, то помоги сейчас разузнать, что происходит с виконтом Леопольдом и с другими, кто был там, и кого ты тоже знал. Ты же, помнится, в карты каждый день играл с мятежными офицерами на наши трофейные деньги и все продул. Но, я не о том твоем проигрыше сейчас. Мне вот Кочубей сказал, что толстяка Леопольда арестовали австрийцы. Нужно постараться узнать, что он уже успел рассказать о нас. Я помню, что ты дружил с какими-то иностранными офицерами, так расспроси их об этом мятеже. Наверняка, в Европе об этом в газетах побольше написали, чем у нас, да и слухи могли какие-нибудь уже распространиться за эти несколько месяцев, что прошли с момента подавления мятежа.

Федор оживился:

— Я вспомнил! У меня есть один знакомый в австрийском посольстве! Он очень любит карты и вино! И я, пожалуй, встречусь с ним сегодня же!

— Только без лишней болтовни! — предупредил Андрей. — И следи за собой. Не вздумай пить много. Если за тобой установят слежку, — сразу дай знать.

Они договорились встретиться вечером в трактире «У Палкина», отправившись пока в разные стороны.

И Андрей поспешил в главный штаб. Он был одет в гражданское, и потому там долго не впускали, внимательно проверяя его новенькие документы. Но, наконец, князю Несвицкому, теперь уже повышенному в звании до полковника, доложили о посетителе. И, поднимаясь к нему в кабинет, попаданец вспоминал, как вчера вечером его слова, полные страсти и решимости, разбивались о стену скепсиса и равнодушия этого штабиста. Отчего диалог с Несвицким казался Андрею столкновением разных миров — нового, наполненного идеями о немедленном перевооружении армии, устремленными к прогрессу и переменам, и старого с его укоренившимися закостенелыми бюрократами, погрязшими в устаревших инструкциях и ненужных уже старых правилах, где все привычное считалось комфортным, а все новое объявлялось ненужным и воспринималось в штыки. И от понимания этого в душе попаданца разгоралась борьба: с одной стороны, он хотел донести до военного чиновника важность изменений, с другой — осознавал, что его слова, возможно, снова не найдут отклика в сердце этого ретрограда. Тем более, что впечатление об излишней своей консервативности усиливал и сам Несвицкий тем, что обращался подчеркнуто вежливо и на