Попутчик - Дэн Абнетт

Он расслабился. Повернул голову набок. Голова Нестора Блума повернулась набок. В непосредственной близости он увидел грязь, в которой лежал. Когда в нее ударялись дождевые капли, происходили маленькие хлюпающие взрывы. Прямо перед ним лежал его вуаповский наушник-пуговка, его связь по безопасному каналу. Наушник выпал из уха. Но он слышал его. Вот откуда постоянно доносились эти голоса.

Он напряг слух. Много помех. Голос повторял одно и то же: «Военный безопасный канал подавлен, военный безопасный канал подавлен».

Фальк сел.

Последовала задержка, длившаяся целых несколько секунд, но, скорее всего, именно то время, за которое сигнал дошел до мозга. И тело Нестора Блума тоже село.

Равновесие не было достигнуто в полной мере. Голова на ослабших мышцах шеи болталась. Боль в бедре и под правым глазом усилилась. Фальк ощущал себя как в дурмане.

Он уставился на свои ноги — ноги Нестора Блума, вытянутые перед ним. Дождь барабанил по его походному снаряжению. Его ноги были прямые и расслабленные. Его антиблики, сломанные на переносице пополам, валялись на земле справа от него. На его форме виднелась кровь, которую дождь вбивал в ткань. Кровь капала с его лица, с его носа. Он поднял руку, чтобы вытереть ее. Его левая рука не двигалась. В поле зрения появилась, неуклюже поднявшись, правая. Он чуть не ударил себя в рот. Некоторое время ушло на то, чтобы отладить более точный контроль, требующийся для владения руками. Он вытер рукой лицо, ощупал щеки и рот.

На пальцах осталась кровь. Кровь Нестора Блума, и пальцы тоже Нестора Блума. Фальк чувствовал, что с лицом не все в порядке. Его саднило, но оно оставалось неподвижным. Кровь текла из ноздрей, изо рта и из раны на правой щеке, под глазом. Когда он касался лица, пульсирующая боль усиливалась везде — в скуле, коже, нижней челюсти и зубах, пазухах, носу, языке и глазницах. Он вдруг понял, что пускает кровавые слюни, и захотел утереться.

Фальк попробовал пошевелить левой рукой Блума. Складывалось впечатление, будто тело Блума наполовину парализовано и работает только одна его сторона. В голове снова вовсю билась боль, повторно зажженная его пытливыми пальцами. Бедро тоже болело. Странно, очень странно, но бедро у Блума болело именно в том месте, где до этого оно болело у Фалька. Он попытался подняться и совершил тактическую ошибку. Поскользнувшись, он завалился на бок — на парализованный левый бок.

Он оказался лицом к лицу со Стаблер. Она лежала на спине, вытянувшись под дождем рядом с ним. Они лежали рядышком, словно любовники, на вершине холма, глядя на облака или звезды. Ее глаза были открыты. Затылок ее головы снесло выстрелом. И с ее волос стекала розоватая дождевая вода.

Фальк в ужасе отшатнулся. Он снова поскользнулся и откатился прочь от трупа Стаблер, тело Блума безвольно плюхнулось, будто плохо управляемая марионетка, и дернулось в грязи, издавая какие-то ужасные мяукающие бессвязные звуки, похожие на всхлипывание.

Он произносил ее имя. Он произносил ее имя ртом, который был поврежден и отказывался работать как надо.

Фальк замер в нескольких метрах от нее и оглянулся на оставшуюся половинку ее лица. Тут же на него нахлынуло отвращение, рефлекторный ужас, когда обнаруживаешь, что лежишь рядом с трупом с простреленной головой. Но ни потрясение, ни жалость, ни отчаяние так и не появились. Они пришли бы от Блума. Блум знал ее. Блум был близок с ней — товарищи по команде и все такое. И это именно Блум, несчастно всхлипывая, повторял ее имя, не Фальк.

Блум, или какая-то невольная его часть, все еще где-то оставался живым.

Фальк опять попробовал подняться. Сплюнув кровь, он потянулся вслед за плевком, заставляя себя тяжело вдыхать и выдыхать в положении сидя. В конце концов он сел, привалившись к обломку рекламного щита.

Насколько Фальк понял, они находились на выходящем к океану склоне горы в том небольшом тупике за зданием метеостанции. Сильный ветер и ливень несло с моря, и из-за белого тумана и висящей в воздухе дымки дождя видимость была плохая. Время уже, похоже, было за полдень.

Под ним, на склонах, находились склады, и разборные ангары, и еще несколько накрытых обработанных участков земли, защищенных от непогоды и ветра стенами. На задний двор вела грязная аллея. С подветренной стороны выстроились в ряд деревянные домики, напротив — ветрозащитные панели, и среди них и та, со «Счастливой Улыбкой Берри», прикрывающие эту часть станции.

Это был пустырь, небольшой проход в стороне от обычных маршрутов обитателей станции. Как и свалка под окном туалета, вполне удобное место, чтобы перетащить туда трупы и закопать их. И его, и Стаблер от главного здания сюда приволокли. Несмотря на дождь, Фальку удалось различить в грязи следы. Там был еще один труп, тоже вуаповца. Фальк заметил его только сейчас, когда сел. Он лежал вниз лицом с другой стороны от Стаблер. Фальк не был уверен, но вроде этого солдата звали Мартинз. У него на спине виднелись три отверстия с рваными краями, похожие на жерла вулканов.

Все оружие у них забрали и, похоже, карманы и патронташи опустошили тоже.

Он отчаянно старался удержать под контролем свое положение и равновесие. С его парализованной левой стороной и почти отсутствующей моторикой он привалился к щиту, точно какой-нибудь беспомощный инвалид на больничной койке, ожидающий, когда подойдет санитар, взобьет ему подушки и переложит его по-другому. Его правая рука безвольно покоилась на коленях. Он чувствовал, как на губах скапливается слюна и длинными тягучими струйками стекает ему на грудь.

Немного посидев, он еще раз попытался подняться на ноги. Выяснилось, что левая сторона не двигалась частично из-за сервоарматуры, которая была предназначена для равномерного распределения нагрузки и теперь оставалась разблокированной. На все про все ушло около дюжины попыток.

Кроме настойчивости, тут ничего не работало. Каждое движение, каждое действие он повторял снова и снова, пока не добивался правильного результата. Движения оставались неуклюжими и прискорбно неточными. Он не смог бы поднести ложку ко рту. Что же касается вдевания нитки в иголку, он не смог бы эту иголку даже взять пальцами.

Пока сервосистема оставалась подключенной к его левой руке, это служило хорошим подспорьем — твердой подпоркой, на которую можно опереться и которая останется твердой, в какой бы ситуации ее вдруг ни пришлось выставить вперед. Медленно, с трудом он передвигался вдоль водостока, а затем, опираясь на трубу, встал прямо. Это заняло несколько тысяч лет. Материки изменили свои очертания, пока ждали, когда же он встанет вертикально. Он неуправляемо покачнулся, и голова тут же по-сумасшедшему дернулась, но всю свою злость он вложил в скрежет зубов.

И вот он стоял прямо, опираясь, но прямо, дождь хлестал по лицу, боль бежала по венам, и все равно абсолютно такой же беспомощный, каким он был, когда только очнулся.