Эта безумная Вселенная - Эрик Фрэнк Рассел

Два марсианина вошли через шлюз, взяли несколько плит обшивки и снова выползли наружу. Один из них прихватил еще и карманные шахматы, но я их тут же отобрал. Потом я решил наведаться к нашему негру — врачу Сэму Хигнету.

Сэм буквально вытащил механика из могилы. Помог кислород и массаж сердца. Это могли сделать только длинные, ловкие пальцы Сэма. Кое-кому такое удавалось и раньше, но нечасто.

Сэм как будто не знал, что произошло, да и не проявил к этому никакого интереса. Он всегда такой, когда у него на руках больной. Он ловко затянул разрез на груди механика серебряными скрепками, разрисовал ему все тело йодированным пластиком и охладил липкую массу, обрызгав ее эфиром, чтобы она застыла.

— Сэм, ты чудо! — сказал я.

— Это Элу спасибо, — ответил он. — Эл доставил его сюда вовремя.

— Нечего сваливать вину на другого, — пошутил я.

— Сержант, — сказал он серьезно, — я врач. Я делаю, что могу. Я не мог бы спасти этого человека, если бы Эл не доставил его ко мне вовремя.

— Ладно, ладно, — согласился я. — Пусть будет так.

Сэм — хороший парень. Но он, как и все врачи, немного помешан на этике. Я оставил его возиться с больным, который уже начал ровно дышать.

На обратном пути я встретил Мак-Нолти — он проверял топливные цистерны. Он взялся за дело сам, а это что-то да значило. Лицо у него было озабоченное, а это значило очень многое. Это значило, что мне можно не тратить время на составление завещания, потому что его никто никогда не прочтет.

Я смотрел, как его осанистая фигура скрылась в носовой рубке, и слышал, как он сказал: «Эл, наверное, тебе…» А потом дверь закрылась и стало тихо.

Похоже было, что он возлагает на Эла немалые надежды. Что ж, Эл был как будто на многое способен. Теперь, когда мы сломя голову летели в тартарары, шкипер и этот молчаливый запасной пилот держались как закадычные приятели.

Один из агрономов выскочил из своей каюты. Я хотел было скрыться в каптерке, но не успел. Он уставился на меня широко раскрытыми глазами и сказал:

— Сержант, там, в моем иллюминаторе, виден полумесяц!

Он стоял, выпучив глаза на меня, а я выпучил глаза на него.

Если нам видна половинка Венеры, значит, мы пересекаем ее орбиту. Он тоже все знал — это было написано у него на физиономии.

— Так на сколько же времени нас задержит это несчастье? — настойчиво продолжал он.

— Не представляю, — ответил я вполне искренне и почесал в затылке, стараясь выглядеть одновременно бодрым и туповатым, — Капитан Мак-Нолти сделает все, что возможно. Доверьтесь ему. Папаша все может!

— Вы не думаете, что нам… э-э-э… грозит опасность?

— О, конечно нет!

— Врете, — сказал он.

— Знаю, — ответил я.

Это его обезоружило. Недовольный и озабоченный, он вернулся в каюту. Скоро он увидит Венеру в фазе три четверти и расскажет об этом всем остальным. И тогда нам придется жарко. Мы попадем в пекло.

Последние остатки надежды испарились примерно тогда же, когда дикий рев и сильная тряска возвестили нам, что умолкнувшие было ракетные двигатели снова заработали. Шум продолжался лишь несколько секунд, а потом двигатели отключили: было уже ясно, что с ними все в порядке.

Услышав шум, агроном выскочил из каюты как ошпаренный. Теперь он знал самое худшее. За три дня, прошедшие с тех пор, как Венера предстала перед нами в виде полумесяца, все уже узнали о нашем положении. Венера осталась далеко позади, и сейчас мы пересекали орбиту Меркурия. Но пассажиры все еще надеялись, что кто-нибудь совершит чудо. Ворвавшись в каптерку, агроном сказал:

— Двигатели снова работают. Значит…

— Ничего это не значит, — сказал я. Не стоило пробуждать напрасные надежды.

— Но разве мы не можем развернуться и полететь обратно?

Он вытер пот, стекавший по его щекам. Это было не от испуга: просто температура внутри корабля уже мало чем напоминала Арктику.

— Сэр, — ответил я, — мы теперь несемся с такой скоростью, что уже ничего нельзя сделать.

— Эх, пропала моя ферма, — с горечью проворчал он. — Пять тысяч акров наилучшей земли для выращивания венерианского табака, не считая пастбищ.

— Сочувствую, но с этим все кончено.

«Трррах!» — снова заработали ракеты. Меня швырнуло назад, а его скрючило, как будто от боли в животе. Там, в носовой рубке, кто-то — или Мак-Нолти, или Эл Стоу — время от времени запускал двигатели. Никакого смысла в этом я не видел.

— Это зачем? — спросил агроном, разогнувшись.

— Да просто так, ребята балуются, — ответил я.

Сопя от возмущения, он пошел к себе. Типичный эмигрант с Земли — сильный, здоровый и мужественный, — он был не столько встревожен, сколько раздражен.

Полчаса спустя по всему кораблю зажужжал сигнал общего сбора. Это был стояночный сигнал, в полете им никогда не пользовались — по этому сигналу вся команда и все, кто находился на корабле, должны были собраться в рубке. Предстояло что-то небывалое в истории космических полетов — может быть, прощальное слово Мак-Нолти?

Я так и думал, что во время этого последнего обряда председательствовать будет шкипер, и не удивился, увидев его стоящим на небольшом возвышении в углу рубки. Его пухлые губы скорчились в гримасу, но когда вползли марсиане и кто-то из них изобразил, будто увертывается от акулы, гримаса превратилась в некое подобие улыбки. Эл Стоу, который стоял вытянувшись около капитана с ничего не выражающим, как обычно, лицом, посмотрел на этого марсианина, словно сквозь стекло, а потом лениво перевел свои странно светящиеся глаза куда-то в сторону, будто в жизни не видал ничего более нудного. И то сказать, эта шутка с плаванием нам порядком приелась.

— Люди и ведрас, — начал Мак-Нолти («ведрас» по-марсиански означает «взрослые» — еще одна марсианская шуточка), — я не вижу смысла распространяться о том своеобразном положении, в котором мы находимся.

Вот умел человек выбирать слова! «Своеобразное положение»!

— Мы уже находимся ближе к Солнцу, чем любой корабль за всю историю космических полетов…

— Комических полетов, — с бестактной усмешкой пробормотал Кли Янг.

— Шутки шутить будете позже, — заметил Эл Стоу таким ледяным тоном, что Кли Янг притих. Лицо капитана снова исказила гримаса.

— Мы движемся к Солнцу, — продолжал он, — быстрее, чем когда-либо двигался любой космический корабль. Грубо говоря, у нас примерно один шанс из десяти тысяч.

Он бросил на Кли Янга вызывающий взгляд, но тот совсем затих.

— Тем не менее такой шанс существует, и мы попытаемся им воспользоваться.

Мы уставились на него, не понимая, что он такое придумал. Каждый из нас знал, что развернуться, миновав Солнце, абсолютно невозможно, так же как и повернуть назад, преодолевая его могучее притяжение. Оставалось только нестись вперед и вперед — до тех пор, пока последняя ослепительная вспышка не рассеет по всей округе молекулы, из которых мы состоим.