Фантастика 2025-64 - Сергей Александрович Богдашов

— А это что у вас? — подошёл я к настенной витрине, на которой были выставлены бронзовые ошейники разного размера.

— Ошейник молчания. Всех четырёх размеров. От самых маленьких и до взрослых.

— Занятные штучки, — решил подбодрить я продавца, — Не подскажете, как их правильно применять?

— Так никакого секрета нет. Надеваете на шею тому человеку, криков которого вы не желаете слышать, и если вам угодно взглянуть, то вот тут очень своеобразный замочек имеется, который без специальной вилочки, отживающей сразу три защёлки, никак не расстегнуть. Любая иная попытка избавиться от ошейника станет крайне болезненной, — начал сходу распинаться младой вьюноша, явно желая втиснуть мне видимо не очень ходовой товар.

— М-м, даже не готов предположить, как этот артефакт возможно использовать, — постарался я сделать вид, что задумался.

— В нашем квартале они действительно особой популярностью не пользуются, но в соседних, особенно в тех, где изволят проживать чиновники и руководство городской стражи, вполне и вполне. Там их вовсю раскупают. Особенно небольших размеров.

— Артефакт звук гасит?

— Вовсе нет. На любой громкий звук он отзывается крайне болезненным воздействием для носителя. Настолько сильным, что детей рекомендуется при первом применении высадить на горшок, обычно они писаются, а то и больше. Степень громкости можно регулировать переключателем на три положения. От простого хныканья и до крика. Артефакт не дорог, так как он рассчитан всего лишь на шесть — восемь перезарядок часов по восемь каждая, зато величина наказания выверена и соответствует размеру ошейника.

Хм. Вот и ещё один пазл сложился. Но пока невнятно.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Вспомнить тот день, когда я случайно наткнулся на детишек, сигавших в калитку особняка чиновника из Белговорта. Было темновато, и я не был готов оказался к такому наблюдению. Но тут меня одолело любопытство.

Только сейчас я задал себе вопрос — видел ли я на них ошейники? Эти ошейники, которые могли бы намекнуть на то, под какое занятие готовили ребятню. Хотя, что было бы странного в том, если эти ошейники могли нацепить на них уже в самом особняке?

— У нас совсем мало этих вещиц осталось. Недавно один закрытый интернат сразу две дюжины купил, — попытался заново привлечь моё внимание продавец, заметив, что я задумался.

— Закрытый интернат? — меня словно ведром холодной воды окатили, — Уж не тот ли, где воспитывают детей с ранним Даром?

Тысяча чертей! Что я тут в столице делаю, если мне стремглав надо нестись в Белговорт, к Мари.

Вроде я с ней подстраховался, как только можно, но всегда может найтись кто-нибудь чересчур ретивый. Понятно, что я сразу же Маришку оттуда выцарапаю, чего мы мне это не стоило, но даже недели может хватить, чтобы мою сестрёнку сломали морально. Что я тогда буду делать, если от моей хохотушки и жизнерадостной егозы останется одна унылая тень?

— Не могу знать, но очень на то похоже, — отшатнулся продавец, заметив, как меня перекосило, стоило мне представить свою сестрёнку в ошейнике.

Из магазина я вылетел, как пробка из бутылки шампанского.

Если бы не приглашение к герцогу, то через полчаса я бы уже мчался в Белговорт. Вот жеж, как я оказывается прикипел-то к мелкой, сам себе удивляюсь. И эта любовь мне точно не от Ларри перешла по наследству. Иначе я бы куда как более тёплые чувства и к его матушке с отцом испытывал, но вот чего нет, того нет. Да, ценю их и уважаю, но, пожалуй, на этом и всё.

В гостиницу я вернулся очень быстрым шагом, мог бы и побежать, но это кварталы богачей, и стражники наверняка заподозрят меня в совершении чего-то предосудительного и постараются задержать, если увидят бегущим.

Внутренне кипел, но старался держать себя в руках.

В зале ресторана нашлись трое майри. К той паре, что потеряла меня поутру, присоединилась их начальница. Заметив меня в дверях, молодые выдохнули и даже попытались мне улыбнуться.

— Пошли. Надо обговорить завтрашний отъезд, — взял я старшую майри за руку, как будто помогаю ей выйти из-за стола, а на самом деле буквально потащил её с места за столом.

— Девушкам пирожное и чай? — с каменным лицом поинтересовался мой знакомый официант, безучастно наблюдающий эту сцену.

— Да, — ответил я, даже не оглядываясь на него.

Старшей майри я овладел почти сразу же, как только за нами захлопнулась дверь номера. Подхватил на руки, и в три прыжка добрался с ней до дивана, где попросту загнул её и задрал на ней юбку.

— Уф, полегчало, — сказал я сам себе, вытирая каплю пота с носа, когда закончил

— Ларри, что ты себе позволяешь! — сердито спросила майри, пытаясь оправить одежду, и довольно красиво развернулась ко мне, со вполне читаемым намерением влепить мне пощёчину.

— Завтра рано утром уезжаем! Ты вопрос с повозкой решила?

— Да, но всё-таки… — попыталась ещё что-то сказать и сделать возмущённая майри, но я оказался сильней и проворней.

Поэтому попросту развернул её обратно, поставив в позу, и шлёпнув по крепкой ягодице, уже размеренно пошёл на второй заход.

Вот на этот раз её проняло, да так, что она сначала лишь извивалась и тихо скулила, а потом уже перестала себя сдерживать и буквально зарычала, вцепившись ногтями в обивку дивана и оставляя в ней дыры.

Хм, надеюсь, диваны здесь не от Страдивари?

* * *

Отказаться от вечернего визита в салон герцогини никак нельзя. Их Светлость Юлиана Орейро, через свою матушку и отца, успела посодействовать тем славным событиям, в результате которых меня окатили ворохом наград, а заодно выдали титул и должность. Полагаю, что досрочно.

Всё, как хотелось и мечталось, и даже немножко сверх того.

Так что, выйдя с майри из номера к обеду, который случился сегодня довольно ранним, я после него сначала направил свои стопы в театр.

Там меня ждало подписание ряда приятных бумаг. В результате я получил в кассе расчётную ведомость и вексель банка. Оклад мне положили в двести пятьдесят золотых. Две тысячи упали за авторство. И на радостях, за две удачнейшие премьеры, от директора перепала премия в пятьсот золотых. То бишь, в размере месячного оклада за каждую премьеру.

Вот она — великая сила искусства! Отец Ларри всю жизнь кожилился за пару десятков золотых в месяц и считал, что это успешное семейное дело, которое