Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Что-то было в его танце южное, знойное, бесконечное, как высушенные, уходящие вдаль и сливающиеся с небом степи, певучие отголоски земной, неизвестной им всем жизни, долгие песни на красивом незнакомом языке, на котором уже никто и никогда не будет говорить. Отчего-то вспомнилось, как Павел, подбадриваемый смехом и громкими шутками, выскочил следом за Маратом, залихватски бросил об пол пиджак, прошёлся в стремительном танце, развернув широкие плечи и разведя в стороны руки, и Марат, мигом перестроившись, влился в бешеный Пашкин галоп, отбил каблуками частую чечётку, закружился в стремительном вихре. Два таких разных — смуглый, почти дочерна загоревший на станции Марат Руфимов и светловолосый и сероглазый Пашка Савельев — они, тем не менее, производили впечатление единого целого и не только производили. Они и были единым целым.

— И жену я вашу тоже помню, — Анна опять обернулась к Кате, взяла у неё из рук заполненный лекарством шприц — по Катюше было видно, что та едва держится на ногах, денёк для девочки выдался трудный. — Давайте вашу руку.

Руфимов торопливо подал руку, она склонилась и, не глядя на Марата, продолжила:

— Маленькая такая, бойкая. Александра, кажется, да?

— Да. Сашка, — Анна подняла на него лицо. Глаза Марата чуть прищурились, от уголков добрыми лучиками разбежались морщинки. — Хорошо, что её здесь сейчас нет. Уж она бы точно молчать и в тени отсиживаться не стала. Не женщина — огонь. Вот какая у меня Сашка. Она…

Дверь тихонько скрипнула. Анна, отложив пустой шприц в сторону, обернулась.

— Вы — Анна Константиновна?

— Я.

Мужчина, маленький, круглый, с сердитым лицом, сделал шаг ей навстречу, протягивая пухлую ладонь.

— Пятнашкин. Аркадий Васильевич. Фельдшер. Борис Андреевич нас с медсестрой вам на смену прислал.

«Значит, административный этаж разблокировали, — промелькнуло в голове у Анны, когда она пожимала мягкую, тёплую руку Пятнашкина. — Борису удалось договориться с военными. А насчёт раненых? Что там насчёт эвакуации?»

Она не успела произнести это вслух, Пятнашкин её опередил. Сказал, нахмурившись и сведя к переносице светлые кустистые брови:

— Похоже, нас тут всех заперли всерьёз и надолго.

— Как это заперли?

— А-а-а! — фельдшер махнул рукой. — Вы ж тут не слышали ничего. Это мы у себя на административном наслушались и насмотрелись.

— Что там? — Руфимов попытался приподняться.

— Так палят, Марат Каримович. И похоже в кольцо нас всех тут взяли.

— Чёрт!

— Сейчас собрание общее будет. Уже, наверно, началось. В машзале. Вы, Анна Константиновна, идите тогда на собрание что ли, — Пятнашкин посмотрел на Анну. — А медсестричка ваша нам тут быстро всё расскажет.

— Я, наверно, сама… — начала Анна, но фельдшер сердито перебил её, замахав короткими ручками.

— Идите-идите. Девочка быстро нас введёт в курс дела, а потом мы её отпустим. Что ж вы, Анна Константиновна, думаете, Пятнашкин совсем дурак, думаете, Пятнашкин не видит, что девочка устала. Всё Пятнашкин видит и понимает. Нам там этот ваш Литвинов, с того света явившийся, такой разгон устроил — в приказном порядке велел вас заменить. Так что идите уже, Анна Константиновна. Не подводите Пятнашкина под монастырь.

Свою речь фельдшер выпалил чуть ли на одном дыхании, покраснев от натуги. Кустистые брови ещё больше забелели на круглом багровом лице.

— А девочку вашу Инна потом проводит, на административный этаж, в общежитие. Там ваш Литвинов всех вновь прибывших по комнатам распределил. Инна всё вашей девочке покажет.

Долговязая медсестра Инна, составляющая с Пятнашкиным странный контраст, молча кивнула, подтверждая слова фельдшера. В другое время и в другом месте Анна, возможно, и поспорила бы, но сейчас уступила, вздохнула про себя и, поймав напоследок понимающий взгляд Руфимова, вышла из кабинета.

Уже шагая по коридору, ведущему в машинный зал, откуда доносились громкие голоса — собрание, по всей видимости, шло полным ходом, — на ум вдруг пришла мысль о диване, на котором лежал Руфимов. Маленьком, неудобном диване, с которого свешивались длинные худые ноги Марата. «Надо вернуться, сказать им, пусть организуют какую-нибудь кровать, там наверху наверняка есть. И для других тоже», — она остановилась и почти развернулась, чтобы бежать назад, отдать распоряжение, проследить, проконтролировать, но так и не сделала этого. Поняла, что сердитый Пятнашкин со своей молчаливой медсестрой Инной справятся и без неё — и у Руфимова, и у других будут и кровати, и должный уход. За четырнадцать лет существования Закона, отбирая персонал для своей больницы, Анна безошибочно научилась находить нужных ей людей, определять по каким-то своим, нигде не прописанным критериям, свой это человек или чужой. Сердитый Пятнашкин, несомненно, был своим, и, если б вдруг он пришёл к ней в больницу, она б взяла его, не раздумывая.

В машинном зале было людно. Анна даже предположить не могла, что здесь на станции работает столько народу. Когда они, сопровождаемые Марусей, шли к Руфимову, Анне показалось, что людей здесь мало. Они спустились с военного этажа вниз к каким-то складам и подсобкам, преодолели широкий коридор, по центру которого тянулись рельсы от рабочего лифта (Маруся пояснила, что это для транспортировки габаритного груза), снова поднялись на три или даже четыре яруса выше, в машинный зал, и за всё это время почти никого не встретили. Да и сам машинный зал, поражающий своими величественными размерами, был пуст, если не считать отдельных людей, которые копошились рядом с механизмами на другом конце длинного, вытянутого метров на двести помещения.

И вот сейчас вдруг оказалось, что народу здесь не меньше сотни, хотя Анна подозревала, что в действительности гораздо больше — вряд ли на собрании присутствовали все. Кто-то работал, кто-то, возможно, устав от утомительного и нервного дня, отдыхал в комнатах общежития на административном этаже. И тем не менее, через спины людей (перед глазами маячили синие спецовки и белые халаты), стоявших довольно плотной стеной, Анне было не видно, что происходило там, в центре зала, откуда доносился спокойный и уверенный голос Павла.

Она не стала даже пытаться протолкнуться сквозь толпу, встала чуть в стороне, ещё раз огляделась и вдруг замерла от неожиданно пришедшей в голову мысли. Она ведь по сути в первый раз за всю свою жизнь очутилась в таком огромном помещении, широком и длинном, с высокими потолками, перевитыми ажурными металлоконструкциями, которые в открытом пространстве машинного зала казались лёгкими и почти невесомыми. Удивительно, но вся её жизнь, с момента рождения и по сей день, проходила в коридорах, комнатах, кабинетах, больничных палатах, нишах и закутках, которые кротовьими норами опутывали всю Башню. Даже спортзалы, кинотеатры и открытые залы общественных столовых казались теперь на фоне этой громады, куда её забросило волей судьбы, маленькими