Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

Тишина...

- Майклсон?

- Кулак, - сказал он. - Я еще здесь.

Беннон перешел на английский. - Что предложишь? Ищешь работу?

Кулак тоже заговорил на языке Земли. - Ага. Без обид, Денни, дисциплина в твоей долбаной компании страдает.

Беннон хохотнул. - Предложение?

- Ты, верно, слышал обо мне и Студии, все это дерьмо?

- Что-то вроде. Слышал, когда твоя жена откинулась, ты взорвал половину Анханы. И выстроил всех в линию, благодарно целовать тебе зад.

- Что-то вроде. Не думаю, что кто-то из нас попадет домой. Когда -либо.

- Три года прошло. Склонен согласиться.

- Никто не стал моложе, Денни. Парням нашего возраста пора искать место для тихой жизни.

Молчание.

Потом: - Слушаю.

- Ну, твой граф Фелтейн, слышно, подгреб под себя немало хороших местечек. Деревни, пригоршня городков, красивая столица. Так много, что больше ему не нужно. Он мутит дерьмо лишь потому, что в жопе свербит.

- Да. А у кого не свербит?

- Ну, разные есть жопы. Есть жопы вроде него, - сказал Джонатан Кулак, - а есть жопы вроде, скажем, нас.

- Нас. - Беннон, казалось, задумался. - Хорошо.

- Вот в чем соль: на две сотни миль во все стороны лишь несколько людей знает, кем был я. А я, похоже, единственный знаю, кем были вы. Владея таким знанием, думаю, мы сможем убедить Хертейна сидеть на графской жопе ровно. Без сомнений, раздумий и чертовых возражений.

- Ты уже проворачивал такое дерьмо? - не спеша сказал Чарли по-английски. - Или только болтаешь?

- На хрен лошадей. Оставьте их. Нам они не нужны, а без них Хертейн никуда не вторгнется целый год или больше. Мы уже не работаем на Студию, Денни. Нам не нужно начинать войнушку ради заработка.

Молчание.

- Алый, он прав, - подал голос Чарли. - Если война пойдет худо, тут всё сгорит и все умрут, и не будет такого милого места для нас.

- Рискованно. Чертовски большой риск.

- Подумай же, Денни. Вместо того, чтобы начать войну, мы можем погасить ее до начала. И стареть богачами-дворянами.

- Не похоже, - сказал Беннон мрачно. - Нет, пока граф жив.

- Денни, Денни. Ну что ты, человече. - Кулак неприятно рассмеялся. - Ты с кем говоришь?

Молчание.

- Знаешь, Алый, тут он опять прав.

- Ага, - произнес Беннон с расстановкой. - Уверен.

Кулак положил жесткую ладонь на плечо Орбека, куда более жесткое. Сказал вполголоса, на вестерлинге: - Бери припасы и оружие. Оставь пару магазинов для автомата и пару ящиков гранат. И золото. Пусть бедняги-грумы найдут коней, снаряди их и направь назад в Харракху.

- Как скажешь, братишка.

- Затем - оставайся с табуном. Я планирую дней десять, или двадцать. Пока не вернусь, убивай любого. Кто придет за лошадьми. Или за лошадиной ведьмой. Сделаешь, ладно?

Мясистые брови сошлись воедино. - А если не вернешься?

- Беспокоиться начнешь, когда не вернусь.

Он кивнул. - Как скажешь.

- Умри в бою, Орбек.

- Умри в бою, братишка. - Огриллон пошел среди камней к тайнику. За ним по пятам шагала ночь.

Кулак обернулся к ведьме. - Приглядишь за ним, да?

- Я так не делаю.

- Не как лошадиная ведьма, - продолжил он. - Как друг.

- Тогда ладно. - Она выглядела торжественно-суровой. - Опасный путь для тебя.

Он пожал плечами: - Всё опасно.

- Предпочитаю тебя живым.

- Спасибо. Я тоже.

- Ты ставишь жизнь между опасными людьми и лошадьми, и ты не любишь лошадей. Между опасными людьми и мной. И ты не знаешь меня. Знаешь ли ты, почему так поступаешь?

Его губы сложились плоской линией. - Какое отношение "почему" имеет к моим делам?

- Надеюсь, знаешь. Ладно, всё.

Он надолго замолчал. И правда, дело должно кончиться слезами. Он прав, как всегда. Слезы будут всегда, он это знал и он достаточно постарел, чтобы понимать... но волосы ее пахли солнечным светом и травой и дикими цветами, и наконец узлы его сердца сжались столь туго, что он едва мог дышать.

- Все в порядке... - Он закашлялся и сглотнул, и набрал воздух в легкие. - Можно коснуться тебя?

- Конечно.

Он протянул левую руку и она подошла к нему, серьезная и величественная, глядя в глаза - ореховым и синим глазом в его, полночные. Вместо того чтобы притянуть ее, он протянул руку к шее, скользнул по углу челюсти, где кость была чуть искривлена, словно после дурно исцеленного перелома. Скользнул по щеке и коснулся маленького, почти незаметного шрама под левой губой, и другой рукой коснулся ледяного глаза и бледного нитевидного шрама, что полз по веку. Притянул к себе. Пальцы нашли свободный воротник безрукавки, и там, на спине, он нащупал то, о чем успел догадаться: кожа была шелком, наложенным на неровно сплетенную сеть.

Шрамы от кнута.

- Цена позволения, - сказала она. - Не всякая девочка может стать лошадиной ведьмой.

- Наверное, было больно.

- По-разному. Некоторые еще болят. Но ты разбираешься в шрамах. Ты знаток.

- Так очевидно?

- Вот почему тебе здесь рады. Всегда были рады. И всегда будут. Приходи и уходи, когда захочешь. Ты заплатил сполна.

- Полагаю, я уже догадался. - Он поцеловал ее так сильно, как позволило оплетенное узлами сердце: целомудренно коснулся губами лба. - Полагаю, вот единственная причина, по которой я делаю так.

Она подарила ему улыбку, подобную заре, взошедшей за горами. - Ты мне еще люб.

- Забавно, - ответил Джонатан Кулак. - Вторая причина.

Ныне во Всегда 4:

Явление героини

"Она героиня, Ма'элКот. Она сродни настоящим героям, не как я - или ты, без обид. Она не смогла бы стоять в стороне, позволяя гибнуть невинным, и потому она оказалась во всё это вовлечена".

Кейн (профл. Хэри Майклсон). "Ради любви к Пеллес Рил".

Когда Дункан снова открывает глаза, к ним присоединилась еще одна женщина.

Она рослая, в полном турнирном облачении. Короткие волосы темно-рыжие с более светлыми, словно выжженными солнцем полосами. Стоит, озирая укрытые снегом пустоши, большой шлем под локтем, в левой руке щит. Оружия он не видит.

Дункан говорит: - Привет.

Она поворачивается и встречает его взгляд, и сурово склоняет голову. -