ОПГ «Деревня» – 3 - Alchy

С Михаилом Михайловичем консенсус нашли скоро, тот и сам, в силу своего возраста — уже не тянул управление городом. А то, что задумал император — и вовсе было не под силу. Договорились в том, что Измайлов оставляет службу с полным жалованием, при этом оставаясь негласным консультантом нового градоначальника и помогая ему по мере возможностей. Благо и связи, и знакомства, наработанные за годы службы — никуда не делись.

А вечером Павел Петрович навестил митрополита. Тот, не веряще глядя на него — прошептал:

— То лжа, ваше величество! И начетничество безбожное! Мнится мне, се происки врага рода человеческого!

— Ты в кликушество то не ударяйся, — предостерег император. — это лишь малая часть. Дальше больше, да такого, что я в сомнениях. Нужна ли нам такая церковь⁈ Читай дальше! — И вышел.

Предстоящей церемонии венчания на царство Павел Петрович особо не занимался, не было, как в той истории — бесконечных репетиций и прогонов, в конец утомивших свиту. Да и придворных в этот раз, как таковых — было мало. Марию Федоровну короновать, как тогда — император не намеревался: «Хватит с неё того, что жена моя и мать наследников», — решил император: «да и церемоний особых разводить не след, как и опрометчивых указов и решений…»

В страстную пятницу, третьего апреля, навестили Успенский собор, в котором должно было проходить венчание на царство. Коротко уяснили церемонию, во время которой у митрополита Гавриила заметно дрожали руки, державшие императорскую корону Екатерины II. «Ты мне её ещё, блядь, во время коронации урони!» — Пригрозил ему Павел. И на этом репетицию сочли законченной. После ещё император шикнул на свиту, которая принялась рядиться, кому где стоять: «Вы бы лучше о делах государства так радели, место они не поделили! Дармоеды!»

А до пасхального воскресенья, на которое было назначена церемония — Павел Петрович дожал митрополита. Для начала пришли к общему соглашению о взаимодействии и поддержке. Да и куда было деваться Гавриилу, после как бы невзначай оброненной императором фразы: «Кто не с нами, тот против нас!» Да и банальное любопытство ело поедом — учебника прочитанного было мало, а больше у Павла Петровича с собой ничего из знаний о будущем не было, окромя Карнеги.

«По части хитрожопости наш митрополит фору даст этому британскому выкормышу», — решил по здравому размышлению император: «неча ему читать этакое, приедем в столицу — там в его распоряжении столько и такого будет, что как бы в монастырь не пришлось потом заключать…»

Обещать Гавриилу то, что он и так намеревался сделать для духовенства — было легко. Суля митрополиту узаконивание духовного сословия в гражданских правах, чинах и званиях — Павел ничуть не кривил душой, все эти проекты давно лежали у него в столе. Как и многое другое, что после чтения литературы потомков подверглось нещадной коррекции. Не возражал и против увеличения вдвое штатных окладов из казны для церкви, как и открытия новых семинарий и увеличение числа их учащихся. Взамен Павел требовал участия духовенства в ликвидации неграмотности, в первую очередь — в сельской местности. И открытии церковно-приходских школ, которые стали бы первой ступенькой для тех, кто пожелал продолжить образование дальше.

Гавриил, понимающий, что этим соглашением император отдает в руки церкви многое — с радостью заглотил наживку. А уж намеки на то, что западные окраины неминуемо будут приводиться к православию — стали бальзамом на душу. А Павел цинично подытожил: «Не зря предки так про церковь пишут…» Вслух же произнес: «Давить католичество будем, медленно, но неотвратимо! А с раскольниками нашими — мирись и возвращай в лоно церкви, какими угодно посулами! Нам ещё с масонами разбираться…»

На робкий вопрос Гавриила, что может всё таки запретить печатать этого богомерзкого Н. Л. П., который без прикрас и снисхождений позорит духовное сословие, Павел Петрович без сожаления ответил: «Тут уж нет, делами и поступками пусть церковь доказывает, что это напраслина. А пока смеется народ, значит в пушку рыло и есть над чем насмехаться!» В общем, в результате торгов русская православная церковь в очередной раз показала свое истинное лицо и безо всяких сомнений, пусть и с ужимками — легла под действующую власть.

Разобравшись с митрополитом и заручившись его поддержкой — император определился с назначением градоначальника Москвы. «Был Долгоруков военным губернатором, быть ему и сейчас. А там посмотрим, сможет справится с реформами и благоустройством — быть Юрию Владимировичу во главе города. По крайней мере с год продержится».

Вызванному Долгорукову объявил свое решение и крайне настоятельно посоветовал перед тем, как взять в руки бразды правления — съездить в столицу, ознакомиться с нововведениями в области городского хозяйства. Что было отдельным предметом гордости императора, понемногу Санкт-Петербург, пусть с виду и незаметно — преображался. Многое, из почерпнутого у потомков — хотелось воплотить Павлу Петровичу, обкатать в столице и в Москве, а затем наиболее удачные решения распространить на остальные города страны.

В день венчания на царство император испытал сильное волнение, на грани смятения. Долго молился, затем решившись — встал и стремительно вышел к терпеливо ожидавшей его семье: «Едем!»

Церемония коронации не была омрачена никакими происшествиями, не падали иконы, ничто не нарушило торжественное течение мероприятия. Разве что сопровождавшая проходившее в Успенском соборе действо канонада из пушек была так оглушительна, что немало окон горожан разбилось. Свита и сановники нацепили на лица подобающие моменту маски, а Павел Петрович, знающий из донесений ведомства Макарова о подлинных настроениях, царящих среди придворных — со злорадством потешался над лицемерием собравшихся. И только простой народ, казалось — искренне и беззаветно радовался воцарению нового императора.

«Что мне эти рыла придворные», — в разгар церемонии подумалось Павлу: «большую часть убери и через день на их место такие же образины набегут, желающие выслужиться и милостей поиметь. Дай мне сил, боже, народы российской империи приумножить и к благоденствию привести!»

После причащения император прочитал акт о престолонаследии, без изменений. Затем указ о трехдневной барщине, во время которого про себя думал: «Надеюсь и здесь будут саботировать и всячески уклоняться — тем лучше, будут смазкой для последующих реформ!» После, предупреждая взорваться ликованием собравшихся — зачитал манифест о даровании женщинам равных имущественных прав. И не дав придти в себя — добил указом о учреждении к рождеству конституции, по