Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

и был третьим сыном в семье. Никто из мальчиков не ходил в школу, их обучали на дому нанятые учителя либо родственники. Эгон, человек исключительно образованный и много путешествовавший, каждый день уделял час-другой наставлению трёх юных Хакльгеберов. Лотар был лучшим его учеником, ибо ему, младшему, приходилось больше всех трудиться, чтобы догнать братьев.

Если Вы сделали подсчёты, то поняли, что Лотару было двадцать с небольшим, когда его дядюшка Эгон отбыл в роковое путешествие. Перед этим семью постигла беда. Оспа, свирепствовавшая в Лейпциге, унесла жизнь двух старших братьев и изуродовала Лотара, теперь единственного сына и наследника. Смерть Эгона довершила его несчастья.

Много позже — вернее, лишь совсем недавно — я узнал, что Лотар весьма необычно толкует эти события. Он считает, будто Эгон занимался алхимией и достиг в ней небывалых успехов — якобы он умел лечить тяжелейшие болезни и даже воскрешать мёртвых. Однако он не смог или не захотел спасти старших братьев Лотара, которых любил, как собственных сыновей. Эгон покинул Лейпциг в ужасном горе с намерением больше туда не возвращаться. Его смерть в Гарце могла быть самоубийством, либо — и здесь я опять-таки повторяю домыслы Хакльгебера — он инсценировал гибель, чтобы скрыть своё невероятное долголетие.

Думаю, Лотар просто немного повредился в уме из-за смерти братьев и насочинял небылиц. Впрочем, так или иначе, он верит в алхимию и воображает, будто Эгон, задержись тот в Лейпциге, раскрыл бы ему тайны бытия. В следующие тридцать с лишним лет он, Лотар, продолжал собственными методами доискиваться этих тайн.

Теперь касательно герцогини д'Уайонна, чья недобрая слава…

— Я велела меня не беспокоить.

— Прошу прощения, мадемуазель, — сказала рослая голландка на сносном французском, — но герцогиня д'Уайонна во что бы то ни стало желает немедленно вас видеть.

— Что ж, Бригитта, тогда я тебя прощаю. С этой особой не поспоришь. Я приму её сейчас, а письмо дочитаю позже.

— С вашего позволения, мадемуазель, вам придётся дочитывать его завтра, потому что скоро начнут приезжать гости, а мы ещё не начинали укладывать вам волосы.

— Что ж, хорошо. Завтра так завтра.

— Куда прикажете пригласить герцогиню?

— В малый салон. Если только…

— Госпожа герцогиня д'Аркашон принимает там свою кузину.

— Тогда в библиотеку.

— Мсье Россиньоль трудится там над какими-то чудными документами, мадемуазель.

Элиза набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула.

— Тогда скажи мне, Бригитта, есть ли в особняке Аркашонов место, где ещё не толпятся приехавшие загодя гости?

— Не могли бы вы принять её… в часовне?

— Отлично! Дай мне минутку. И, Бригитта?

— Да, сударыня?

— Что-нибудь слышно о господине герцоге?

— Ничего нового с тех пор, как вы последний раз спрашивали.

— Яхту герцога заметили из Марселя 6 октября. С неё сигнальными флажками передали приказ немедля готовить карету и быстрых лошадей. Это мы знаем от гонца, которого отрядили к нам, как только с марсельской колокольни увидели в подзорную трубу всё, что я вам сейчас изложила, — сказала Элиза. — Гонец прискакал утром. Можно предполагать, что герцог отстал от него не более чем на несколько часов и будет с минуты на минуту, но сверх того никто в доме ничего не знает.

— Граф де Поншартрен будет разочарован, — огорчённо проговорила герцогиня. Она кивнула пажу, который тут же попятился к дверям, повернулся на каблуках и стремглав помчался прочь. Элиза, графиня де ля Зёр, и Мария-Аделаида де Крепи, герцогиня д'Уайонна, остались в домовой церкви де Лавардаков с глазу на глаз. Впрочем, герцогиня со свойственной ей осмотрительностью на всякий случай приоткрыла дверь в исповедальню и убедилась, что там никого нет.

Часовня располагалась в углу здания. Алтарь и одна боковая стена были обращены к улице. В стене имелось несколько высоких и узких витражных окон, через которые в помещение проникал свет. В основании каждого окна располагалась небольшая фрамуга. Обычно они были закрыты, чтобы не впускать в часовню уличные шумы и вонь; две из них д'Уайонна распахнула. Внутрь ворвался холодный воздух, что не смутило дам, упакованных в несколько слоёв тёплой одежды. Ворвался и гул улицы. Элиза решила, что это дополнительная предосторожность на случай, если кто-нибудь вздумает приложить ухо к двери. Однако в целом часовня должна была прийтись герцогине по душе. Здесь не было мебели — никаких скамей, только грубый каменный пол, и она уже удостоверилась, что никто не прячется за алтарём. Часовню — готическую, мрачную, на сотни лет старше самого особняка — давно бы снесли и выстроили на её месте что-нибудь барочное, в современном вкусе, если бы не витражи, алтарь (считавшийся бесценным сокровищем) и левая четвёртая плюсневая кость Людовика Святого, заключённая в золотую раку и вмурованная в стену.

— За сегодняшнее утро Поншартрен не менее четырёх раз справлялся через посыльных о последних новостях, — сказала Элиза, — но я не знала, что генеральный контролёр финансов подрядил к себе на службу и вас, сударыня.

— Его нетерпение отражает нетерпение короля.

— Неудивительно, что король желает знать, где его верховный адмирал. Однако не правильнее было бы спрашивать об этом через министра флота?

Герцогиня д'Уайонна помедлила у открытой фрамуги и притворила её так, чтобы осталась лишь узкая горизонтальная щель, через которую можно было смотреть на улицу. Однако сейчас гостья отвернулась от окна и некоторое время пристально разглядывала Элизу, прежде чем ответить:

— Простите, я думала, вы знаете. У маркиза де Сеньёле рак. Он при смерти и не может более исполнять обязанности министра.

— Тогда понятно, почему король в таком нетерпении. Говорят, герцог Мальборо высадился с войском на севере Ирландии.

— Ваши сведения устарели. Мальборо уже взял Корк. Кинсейл падёт со дня на день. Тем временем де Сеньёле прикован к постели, а герцог д'Аркашон занят какими-то своими делами на юге.

Из двора за дверью часовни донёсся приглушённый взрыв женского смеха: герцогиня д'Аркашон беседовала с приятельницами. Как странно: в нескольких шагах отсюда высшая знать, надушенная и украшенная лентами, обменивается сплетнями в предвкушении торжеств по случаю дня рождения герцога. А за стенами особняка Франция готовится к голодной зиме. В морозной Ирландии французские гарнизоны сдаются под натиском Мальборо; министр флота лежит на смертном одре. Элизе подумалось, что тёмная и пустая часовня, уставленная мрачными изваяниями увенчанного терновым венцом Спасителя, — не худшее место для встречи с герцогиней. Здесь д'Уайонна явно чувствовала себя куда естественней, чем в раззолоченной гостиной. Она сказала:

— Не знаю, стоит ли вам убивать господина герцога. Король может сделать это за вас.

— Пожалуйста, не говорите так! — резко произнесла Элиза.

— Я всего лишь поделилась житейским наблюдением.

— Когда герцог затевал сегодняшний приём, стояло лето, и всё казалось превосходным.