Стражи времени - Лев Юрьевич Альтмарк

Легко это говорить, а вот сделать… Делать день ото дня…

Сумбур какой-то в голове, но он, как ни странно, не мешает мне продолжать дорогу.

…Почему я сейчас раздумываю о каких-то высоких и совершенно посторонних материях вместо того, чтобы заниматься необходимым – искать сына? Для чего я упрямо карабкаюсь на эту надоевшую гору к придуманному сказочному замку?! Или… это и в самом деле надвигающееся безумие, как расплата за неправедную жизнь? Что меня толкает вперёд? Пресловутая и вытравливаемая, но так и не вытравленная – как её ещё называют – гордыня?

А может, бросить всё и вернуться назад? Но куда?! Сзади меня пропасть, которая ожившими оползнями со змеиным шипеньем настигает меня, едва не хватает за пятки, и поэтому нужно торопиться, пока она не погребла меня в своей бездонной глубине. Торопиться в гору…

Помню, что в прошлом сне – или не сне? – я всё-таки добрался до стен замка, но внутрь так и не попал. Какой-то странный голос из тёмного окна разговаривал со мной. О чём – уже едва ли вспомню…

Ах, да, я сказал ему тогда, что хочу найти сына, а мне было велено не беспокоиться и отправляться назад. Куда назад – к своим заблуждениям и грехам? Начинать всё с нуля?

Так же, как и тогда, туман незаметно рассеивается, и впереди вырастает высокая, уже знакомая стена, окружающая замок. Те же башенки на углах, те же закрытые ставни на окнах. Но как мне всё-таки попасть внутрь? Или опять вернусь назад ни с чем? Если уж я здесь, значит, для чего-то шёл сюда?

– Ты хорошо сделал, что оказался здесь снова, – голос невидимого собеседника, как и в прошлый раз, возникает из ниоткуда.

Всё повторяется. Оглядываюсь по сторонам и задираю голову вверх, но опять ничего над собой не вижу.

– Где ты и кто ты? Почему ты скрываешься? – пытаюсь выкрикнуть как можно громче, но мне почему-то с великим трудом удаётся выдавливать из себя слова. – Хочу, наконец, увидеть твоё лицо.

– Это для тебя так важно? Я могу показать тебе любое лицо, даже твоё собственное, только что это изменит? Внешность обманчива и ничего не говорит о её обладателе. Или ты явился сюда вторично только для того, чтобы решить эту ничтожную задачу?

– Я уже говорил, что сына хочу вернуть…

– Тебе было сказано, что не о чем волноваться. Сын вернётся к тебе, потому что пока он не в состоянии обойтись без твоей помощи. Но ты должен, прежде всего, сам узнать, чем ему сможешь помочь. Иначе все твои путешествия бессмысленны.

– Если ты можешь принимать любые обличия, значит, наверное, способен объяснить мне, что происходит? Для чего понадобился весь этот маскарад? И кому? Если у тебя есть какие-то условия и требования, то скажи…

Некоторое время стоит тишина, и мне даже слышно, как ветер шуршит плотными воздушными потоками по шершавым камням, из которых сложена стена.

– Твоего сына сейчас здесь нет, – снова оживает голос, – но, если понадобится, он тоже придёт сюда.

На мои вопросы невидимый собеседник явно не обращает внимания, но я упрямо твержу:

– Понадобится – кому?

– Всем.

– Он, как и я, никому ничего не должен, а нужен лишь мне, потому что я его отец. Ты же сказал, что он пока не может обойтись без меня, а я ничего не могу сделать, чтобы ему помочь! Скажи, что нужно, и я в доску разобьюсь, но сделаю…

– Почему-то раньше ты его почти не замечал и никогда не интересовался, чем он живёт и какие у него интересы. Что сейчас изменилось? Можешь ответить?

Не знаю ответа, лишь переминаюсь с ноги на ногу и упрямо повторяю:

– Это всё-таки мой сын, и я обязан знать, что с ним происходит, а, кроме того, я просто чувствую, что ему требуется помощь…

– И ты знаешь, какая помощь от тебя ему нужна сегодня?

– Пока нет, но для начала я хочу лишь вернуть его домой, а дальше он пускай поступает, как сочтёт нужным. Я ему не сторож… Попросит о помощи – я в доску разобьюсь…

– Ты всю жизнь поступал, как эгоист, и даже сейчас пытаешься самому себе лгать. Стремясь помочь сыну, красуешься перед самим собой благородством и отцовским бескорыстием. Ты и сейчас считаешь, что всё время поступал правильно?..

– Не знаю… И в этом вся моя вина?

– Это вина не только твоя, а всех нас, но в ней нет роковой ошибки, а всего лишь заблуждение. Мы смотрим, но не видим, слушаем, но не слышим, пытаемся учиться чему-то, но отторгаем то, что нам не по нраву. Для настоящего знания и его постижения время ещё не наступило.

– Какое время? Для какого знания?

Мне очень не нравится, как складывается разговор. Во-первых, до сих пор неизвестно, с кем говорю, а это всегда ставит в неравные условия. Во-вторых, мне кажется, что мой таинственный собеседник просто не слышит меня, и для него главное – только донести свою мысль. А в-третьих, я всё ещё не понимаю, что ему от меня надо, и почему он отделывается какими-то общими высокопарными фразами. Кому я здесь действительно мог понадобиться, ведь не по своей же воле я повторно сюда попал?

– Не торопись всё узнать сразу, – голос несколько смягчается, но от этого мне не становится спокойней. – Ты прошёл по жизни отмеренный тебе путь достойно, и мы знаем, что порой перед тобой стоял такой суровый и нелёгкий выбор, который многим оказался бы не по силам. Но ты выдержал испытания с честью, поэтому тебе и было отправлено послание…

С интересом вслушиваюсь в старомодные обороты речи, но всё, что он говорит, по-прежнему для меня покрыто мраком, и никакой ясности не наступает:

– Какое послание? О чём вы?

– С тобой встречался Вольф Шварц, который и сам не догадывался, что передаёт тебе наше послание…

– Письмо от его отца, авиаконструктора Бартини?

– Он был не только авиаконструктором – он был одним из нас… Не перебивай и дослушай до конца! Спустя некоторое время всё узнаешь подробно…

А я и не собираюсь перебивать, потому что не только пытаюсь вникнуть в слова своего таинственного собеседника, но и стараюсь ухватить какую-нибудь ниточку, ведущую к разгадке. Однако запутываюсь всё больше и больше. Голова по-прежнему отказывается соображать, хоть в ней потихоньку и складывается какая-то причудливая мозаика. В этой мозаике постепенно находится место всему, происходившему за