Господин следователь 7 - Евгений Васильевич Шалашов

— Не было похоже, будто-то бы Никитская убегала? — спросил я.

— Может, и убегала. Только, куда там бежать-то? Угол, стена глухая. Справа кровать.

— Не знаете, пропало что-то из дома?

— Опять-таки, врать не стану. Спрашивал Николая Александровича — дескать, посмотрите повнимательнее, но он отмахнулся. Дескать — не до того ему.

Что ж, версию об убийстве и параллельном самоубийстве отметаем. Значит, имеет место двойное убийство. То, о чем я сразу и подумал.

— Соседи что говорят? Что слышали, что видели? Посторонних? Самого господина Никитского?

— Божатся, что никаких выстрелов не слышали, а видеть… Землемера видели, как он в дом господина Никитского шел, потом, через пару дней, самого Николая Александровича, но это уже в тот вечер, когда он мертвецов обнаружил. Деревья вокруг дома растут, а от них можно на другую улицу перейти, а там — хоть до окраины.

— Кто рапорт приказал переписать? Исправник?

— Никто. Как было, я так и написал.

— Андрей Терентьевич, — посмотрел я в глаза городового. — В твоем рапорте указано только про два трупа, безо всяких подробностей. Ты разве такой рапорт писал?

Городовой замялся и я решил немножко нажать.

— Будет суд, придется рассказывать так, как оно было, — слегка занудливо принялся я наставлять. — И клятву давать на святом Евангелии. А на суде тебе прокурор те же вопросы задаст, что и я. Отчего полицейский — старый служака, такой куцый рапорт написал? Что отвечать станешь? До правды-то все равно докопаются — я тебе обещаю, а вот на каторгу ты вместе с исправником пойдешь. Может, он у вас и большой начальник, но и начальники иной раз на каторгу ходят. Или, все будет по-другому — ты отправишься на каторгу, а исправника только со службы турнут. За что его на каторгу-то отправлять? Да, виноват, что подчиненные плохо работают, свои обязанности не исполняют… Его самого на месте преступления не было, в деле его бумаг нет, а вот твоя имеется. Фальсификация это называется. Не горюй — много тебе не дадут, года два.

— Эх, чего уж там… — махнул рукой полицейский чин. — Его высокоблагородие приказал — мол, рапорт перепиши, напиши только самое главное, без подробностей. Мол — два трупа нашли, мужской — землемера, значит, а второй — госпожи Никитской. Неправды-то тут не будет, просто не все рассказал. Скорее всего землемер — а он парень бедный, решил дом ограбить, думал, что никого нет. Убил хозяйку, а потом и сам застрелился, не выдержал.

Ну да, это мы тоже из курса обществознания помним. Одна из форм скрыть истину — выдать правду дозированно. Как там у кого-то из детективных авторов? Подсудимый не сказал неправды, он просто сказал не всю правду.

— А зачем все это исправнику?

— Как это — зачем? Госпожа Олимпиада Аркадьевна Никитская — его сестра сводная, по матери. Стыдно, коли ее любовник убил.

— А если муж?

— Так мужа-то не было, он в своем имении находился. К тому же — Николай Александрович и наш господин исправник друзья лучшие, с самого детства.

Ишь, как все запутано. И тут родня, а тут друг.

— А у Николая Александровича могла быть любовница?

— А вот про это я ничего не скажу. Не мое это дело.

Пожалуй, на сегодня и все. Можно отпускать городового и отправляться в гостиницу.

— Ну-с, господин секретный агент, докладывайте, — обратился я к своему «камердинеру», когда мы с ним вечером уже собирались укладываться спать. А тот поморщился:

— Ваше высокоблагородие, не называйте меня секретным агентом. Я, как-никак, унтер-офицер, а не филёр.

— Спиридон, а вот это напрасно, — покачал я головой. — Не стоит так пренебрежительно относиться ни к филёрам, ни к прочим осведомителям. Ты ж в армии служил, понимать должен, что без секретных агентов ничего не получится — они и местность разведают, прорехи в обороне противника выведают, а если надо, так и планы секретные вызнают.

— Так это в армии. Их там по-другому именуют — лазутчики или разведчики, — уперся унтер-офицер Савушкин. — А тут свои. Я ж родом из Ерги, от нас прямая дорога на Кириллов идет. Тут, вроде, все равно, что доносчик. У нас службе наушникам шинель на голову накидывали, а потом били.

Интересные мысли у младшего начальствующего состава полиции. И, скажем так, абсолютно неверные, словно у гвардейца, которого перевели в Отдельный корпус жандармов. Эти-то косоротятся, когда вынуждены работать с агентурой. А ведь Абрютин парня хочет на повышение выдвинуть. И куда помощнику пристава без осведомителей? Наверное, стоит поговорить с Василием, но лучше провести разъяснительную работу с полицейским. Авось и одумается.

— Спиридон, а как ты преступления собираешься раскрывать? — перешел я на ты. — Полиция без агентуры, да без негласных осведомителей — все равно, что армия без разведки. И служба таких агентов куда опаснее, нежели служба лазутчика или разведчика. Чужого шпиона никто на веревку не вздернет, как в прежние времена, приберегут, потом на своего разведчика обменяют, а тем, кто среди воров да грабителей крутится, выявляет преступления, — сразу перо в бок вставляют, безо всяких подскоков. А преступники для нас с тобой — те же враги отечества, только тайные.

— Простите, ваше благородие — что вставляют?

— Перо, Спиридон — это нож на бандитском жаргоне, — с умным видом пояснил я, словно матерый опер Жеглов, наставляющий салагу Шарапова. — Должен знать, что у преступников свой язык имеется. Его еще тарабарской грамотой именуют. Улица — бан, патроны — это маслины, револьвер — ствол. Ну, там еще много что есть.

— Ни разу не слышал, — удивился городовой.

Еще бы он слышал. Скорее всего, этих слов еще попросту не появилось. Даже и термина «феня» пока нет, и жаргонные слова иные, нежели в моем времени. Блатной язык, в отличие от мертвых языков, вроде латыни, живой и постоянно меняется.

— Потому и говорят — век живи, век учись, — хмыкнул я.

— И дураком помрешь, — хмыкнул Спиридон, а потом смутился. — Простите, ваше высокоблагородие, вырвалось.

Ишь, знает полную поговорку, еще раз молодец.

— Дураками те помирают, которые учиться не желают, — слегка назидательно сказал я. — Так что, первый тебе урок господин унтер-офицер — не считай, что люди, которые готовы с полицией работать, какие-то подлецы и (чуть было не вырвалось