Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

– На засов тебя! – прохрипел он. – На щеколду железную! Ты что надумала? Весь наш род сгубить хочешь? Ты у меня теперь за дверной косяк – ни шагу!

– Терем подпалю, – безразлично пообещала в ответ уставшая, видать, от переживаний племянница.

– Ах, терем? – вскинулся Блуд Чадович. – А вот не видать тебе терема, выдроглазая! Отдам Люту Незнамычу, будешь с девками идольцев по дюжинам раскладывать!

– Э, нет! – решительно сказал розмысл и прошёл за стол. – Только на раскладке её и недоставало! Хватит с нас одного Докуки…

– Пойду я, Лют Незнамыч… – сказал угрюмый сотник. – Там оно уже третий час на скате стоит…

– Иди, Чурыня… – Розмысл махнул ручкой и, дождавшись, когда дверь за сотником закроется, повернулся к тяжело дышащему боярину. – На три часа из-за неё ночь задержали! Зла не хватает… Что будем делать?

– Докуку отдайте… – скрипуче произнесла боярышня.

– У-убью! – взревел Блуд Чадович, вознося над головой тяжеленные кулачищи.

Шалава Непутятична, упрямо надув губки, глядела в потолок.

– В общем-то, я не против… – промямлил розмысл, осторожно поглядывая то на дядюшку, то на племянницу. – Мне этот Докука тоже уже всю плешь проел… Сам бы я отпустил его с удовольствием. Только вот как бы это сделать… э-э-э…

Боярин повернулся столь резко, что мотнулись связанные за спиной рукава охабня.

– Да никак!

– Почему?

– Перво-наперво удавлю его собственными руками!

– Хм… – Розмысл озабоченно огладил плешь. – А ещё почему?

Боярин запыхтел, успокаиваясь:

– Потому что и без меня удавят!

– Кто же?

– Дельцы заплечные! Докука-то в зачинщиках смуты числится! С Кудыкой на пару…

– Да, это уже сложнее… – вынужден был признать розмысл. – А ещё?

– Да вся округа уже знает, что его в бадье спустили! Бабы в слободке второй день воют… Шутка, что ли? Такого счастья лишились!

– Врёшь!

Шалава Непутятична полыхнула очами.

– Молчи!

Боярин снова вознёс кулаки.

И быть бы розмыслу свидетелем ещё одного семейного раздора, кабы не постучал в дверь встревоженный Чурыня. При виде сотника у розмысла с отвислых щёк сбежали остатки румянца.

– Что ещё стряслось? Ты почему вернулся? Прокатка не пошла?

– Да нет… – смущённо отозвался тот. – Прокатка-то – что прокатка? Тут две новости у меня, Лют Незнамыч… – Чурыня замялся вновь. – Даже и не знаю, с которой начать…

– С главной начни.

Угрюмый Чурыня покосился с сомнением на боярышню, потом подался к столу и проговорил, таинственно понизив голос:

– Сам пожаловал…

– Столпосвят?! – Жиденькие брови розмысла взбежали едва ли не выше лба. – Так что же ты мешкаешь? Давай веди его сюда!

Чурыня вышел. Все трое обменялись изумлёнными взглядами. Лют Незнамыч заранее встал и выбрался из-за стола.

– С чего бы это он? – видимо перетрусив, пробормотал Блуд Чадович. – Припасы вроде поставлены вовремя были…

Розмысл в тревожном недоумении пожал плечами. Вскоре дверь отворилась, и в клеть, сильно пригнувшись, ступил смуглый и дородный теплынский князь Столпосвят, сопровождаемый по пятам Чурыней. По обыкновению, заговорил не сразу. Постоял, развесив дремучие брови и скорбно сложив губы. Потом вроде очнулся и, обведя склонённые головы мудрым усталым взором, остановил его, как ни странно, на Шалаве Непутятичне.

– Так-то вот, красна девица… – проникновенно, с горечью рёк князюшка. – Без милого дружка, чай, и жизнь не мила?

Малость ошалевшие от такого зачина, боярин Блуд Чадович и племянница его попридержали головы в поклоне, поскольку смотреть вытараской на князя было бы неприлично. Впрочем, Лют Незнамыч тоже был несколько озадачен.

– С ночью из-за неё сильно протянете? – поворотясь к нему, полюбопытствовал князюшка.

– Самое меньшее часа на два, княже, – со вздохом отозвался розмысл. – Да может, ещё и третий набежит…

– Да-а… – раздумчиво, со сдержанной печалью протянул смуглый красавец-князь, оглаживая широкой десницей чёрно-серебряную окладистую бороду. – Ледок, стало быть, опять поутру, заморозки… А народ-то! – Он вскинул тёмные выпуклые глаза и пытливо оглядел каждого по очереди. – Народ-то ведь – он не дурак… Это мы его подчас дураком полагаем, а народ – не-ет, далеко не дурак… Народ – он не хуже нас с вами понимает, что вокруг-то деется… и почему…

Присутствующие, включая Чурыню, туповато моргали, силясь смекнуть, куда это на сей раз клонит князюшка. В подземельях он появлялся крайне редко, ибо дел у него и наверху хватало. Стало быть, серьёзное что-то затеял…

– Распуколка[66] души! – воскликнул он, и все вздрогнули. – Первое невинное чувство! Поругано… – выговорил Столпосвят, скривившись от омерзения. – Да как же может не разгневаться добросиянное наше солнышко, на такое глядючи? На глазах у всех прилюдно разлучают два любящих сердца! Отнимают молодца, бросают в бадью – и под землю! Вот она, милость царская! Дивитесь, что солнышко на три часа запоздало? А я вот тому дивлюсь, что оно, тресветлое, и вовсе от нас не отвернулось, от окаянных!

Похоже, князь несколько забылся. Речь явно предназначалась для берендеев верхнего мира, так что из присутствующих её могла оценить разве лишь одна Шалава Непутятична. Хорошо хоть сообразил Столпосвят умерить свой мощный, привычный к раздолью площадей рокочущий голос. А то, глядишь, в тесной клетушке розмысла все бы лампы греческие полопались.

Боярин Блуд Чадович насупился и упёр бороду в грудь – зубр зубром. Трудновато было следить за высоким полётом княжьей мысли. А тот вновь повернулся к боярышне.

– Надо, надо твоему горю помочь, красавица, – пророкотал он с сочувствием. – Помолчи, боярин! Оброс ты, смотрю, бородой, всё как есть забыл. Сам, что ли, молод не был? Девица-то, а? Под землю за ладушкой за своим полезла! Да нешто мы звери? Нешто мы ей друга-то любезного не вернём?

Боярышня встрепенулась. Боярин стоял мрачнее тучи. Чурыня издал невнятный звук, и розмысл, покосившись недовольно, указал ему глазами на дверь: иди, мол… В ответ Чурыня лишь мелко затряс головой: рад бы-де, да не всё сказал… Лют Незнамыч досадливо поморщился и повернулся к Столпосвяту.

– Думали, княже, думали… – молвил он. – Неладно выходит. Как его отпустить, Докуку-то, ежели сам говоришь: на глазах у всех под землю отправляли? Народ-то всколыхнётся! Чудом сочтёт…

Князюшка выслушал сердитую речь Люта Незнамыча с очевидным удовольствием – прикрыв глаза и мудро улыбаючись.

– Всколыхнётся, говоришь? – переспросил он напевно. – Пора… Давно ему пора всколыхнуться, народу-то! Царь со Всеволоком, чай, полагают, что и укорота на них нет? Ан, врёшь! Солнышку-то, вишь, не по нраву суд их неправедный, не хочет солнышко такой жертвы… Вот он, Докука-то! Вышел из-под земли – целёшенек, как колокольчик!

Боярин беспокойно замигал, задвигал брадою, видимо желая напомнить, что царь-то здесь вообще ни при чём: если он и хотел покарать древореза, то своей властью – как одного из виновников напрасной и кровопролитной битвы на