Новое дело - Никита Киров

на нас кто-нибудь потом не наедет из-за этого? — спросил Царевич, но без особого беспокойства. У него такой вид, мол, всё равно отобьёмся. — Сам понимаешь, дело такое.

— Все будут думать на Графа. Но всё равно поймут, что с нами не совладать, что отпор мы дадим кому угодно. Этих бешеных собак мы к себе не пустим. Куда их, Саня? — я кивнул на Шутника.

Газон как раз развернул ковёр, что лежал в багажнике. Ковёр-то хороший, с тремя богатырями, правда, одного будет мало.

— Портовые увезут, — хрипло сказал он. — Они на этом руку набили. Если от кого-то избавиться надо, то они сделают лучше всех. И берут недорого.

Это мы и порешали. Но оставался ещё один момент.

О взрыве в ресторане говорили по радио ночью. Правда, не по городскому, а по областному.

Мы, конечно, туда не поехали, там же вся милиция и их начальство. Вместо этого мы направились в гаражи. Рядом с ними были двое, один сидел, держась за бок, а второй ему помогал.

— Ну что ж, Штирлиц, всех обманул? — приветствовал я Сегу.

— Ты только пацанам скажи, что всё продумано было, а то подумают, что это я на вас настучал, — тут же проговорил он. — Я же всё так, как с тобой договорились, сделал.

— Скажем, не переживай, — я отмахнулся. — А с тобой что?

— Да зацепило.

Бродяга тяжело дышал. Кровь пропитала куртку внизу. В руке он держал пистолет АПБ с навинченным глушителем. Значит, прикрывал Сегу при отходе.

— Пока Сега уходил, — прохрипел он, — налетели гады, зацепили.

— Тебя видели? — спросил я.

— Нет, да и похрен, — Бродяга поморщился. — Отвоевал я своё. Хана, в цинк пора ложиться.

Он посмотрел на меня, на пацанов и на Сегу.

— Не место мне здесь, на гражданке. А вам — место. Вот и хана мне пришла.

— Тебе в больницу надо, — Царевич полез в машину и достал оттуда белые тряпки. — Давай перевяжу.

— Зато повоевал ещё раз, напоследок, — не успокаивался спецназовец. — Зато прикрыл.

Рана серьёзная, мы такое видели. И зная манеру Бродяги — наверняка сильно рисковал и полез куда не нужно.

— Ты главное… — голос его слабел, — за пацанами присмотри. С остальным разберётесь, ты вроде понимаешь. А если какая падла ещё наедет — разберитесь. Вот бы там этих боевиков… там, между собой бы их…

— Мы все сработали, Дима. И ты тоже. А получилось, потому что были заодно. Царевич, перевяжи. И повезли его. Есть подходящий доктор? — спросил я у Газона. — А то в обычную больницу нельзя.

— Есть такой. Ветеринар, правда. Но для такой собаки кого ещё надо? — Газон усмехнулся.

— Саня, — укоризненно произнёс Царевич.

— Шутник хренов, — пробормотал Бродяга и прерывисто вздохнул. — Дали бы лучше сдохнуть.

— Раз помог — теперь от нас не отделаешься, — сказал я. — С того света вытянем, если надо. Поехали.

* * *

Некоторое время спустя…

31 декабря 1996 года

Сегодня я проснулся рано. Всю ночь спалось спокойно, а под утро приснились ребята. Мы будто сидели с ними в палатке, вспоминали разные случаи с войны, а я рассказывал о новом деле на гражданке. Они хвалили идею и жалели, что не с нами.

Там был капитан Аверин, был тот лысый мужик со шрамами, который во сне назвался Петром, были пацаны из нашего взвода, кого не стало в первые дни штурма.

Были другие парни, с кем я пересекался. Обычная пехота, морпехи, десантники, танкисты — все, кто был в Грозном и в Чечне. Никто из них не осуждал, что мы выбрались. Наоборот даже, радовались, что всё получается.

Но я проснулся с мыслью, что мне пора к живым.

Эти сны снились мне и в первой жизни. Но тогда в них было намного больше людей, и говорили они другое. Так что кое-что изменить я смог, и здесь был спокоен.

Телевизор в комнате был включен, там показывали «Иван Васильевич меняет профессию».

Батя сидел на диване и смотрел кино. Его пишущая машинка сиротливо стояла на столе.

Я натянул майку и сел на диван рядом, держа в руках носки. Сегодня много дел, надо к многим заехать, выглядеть надо прилично.

На экране «царь» принимал шведского посла, который требовал Кермску волость. Батя смотрел с улыбкой, хотя видел этот фильм, наверное, раз триста.

— Выходной взял? Не печатаешь? — я показал на стол.

— Не то всё, — отмахнулся он. — Иначе надо было делать. Вот с тобой поговорил… — голос его стал оживлённее, теплее. — Может быть, что-то другое напишу. Получше.

— А вдруг нормально получалось? Ты же никому не показываешь.

— Для себя понял, что не то. Да и с тобой поговорил, переобдумал всё, — отец призадумался. — Что-то вот кумекаю сижу. Когда-то там был, я всё смотрел новости, думал: наверняка врут. А как на деле — я не знаю.

— Мы тоже так думали, что врут, — я усмехнулся, натянув носок на левую ногу. — Да и суть-то вот в чём. Все, кто там кроме нас — они приходили со стороны, снимали, а потом уходили, когда материал был. А мы оставались там, нам уйти было нельзя. Поэтому со стороны такое разглядеть сложно, не поймёшь тех, кто должен там остаться, пока всё не закончилось.

Да и мы остаёмся там, даже когда всё закончилось. Как говорил Шопен, что к этому привыкаешь и без этого не можешь. И очень сложно перестроиться потом.

— Ну и как там ваше новое дело? — спросил отец. — Хочу зайти посмотреть.

— Зайди. Все праздники будем работать. Полгорода собирается, места не хватает.

Первый день все были на нервах, парни боялись, что в клуб никто не придёт. Большинство же видело компьютеры только в фильмах, где за ними просто печатали.

Но здесь подключили Шопена, как я и планировал изначально, а он — своих знакомых детдомовских ребят. Те сразу включили «сарафанное» радио, говоря по всему городу, насколько у нас круто — взамен на пару часов поиграть, горячий чай и бутерброды. Так что к открытию выстроилась целая очередь. Даже пришлось заводить тетрадку, где расписывали, кто в какое время придёт поиграть, иначе там было не протолкнуться.

Само собой, интернет мы ещё не подключили,