Мертвые берут наличными - Марина Сергеевна Комарова

— Ты думаешь, я звал это? — почти ласково спросил Кегван, не поднимая взгляда. — Что я мог… кормить это?

— Вы точно знаете о существовании мокхвагви. Вы это не отрицаете даже. Не так ли?

Нам Кегван наконец поднял глаза. Пристально посмотрел на Джувона, голова немного пошла кругом, дышать стало тяжелее.

— Тишина — великая сила, — сказал он. — В ней можно услышать самого себя. Или, наоборот, перестать слышать все остальное. Иногда это спасение. Особенно для тех, кого уже не спасти.

Джувону стало холодно. Он сжимал чашку с чаем, словно в надежде согреться, пока Кегван продолжал говорить. Комната была слишком уютной, слишком тихой, слишком… умиротворяющей, как в том кошмаре, где знаешь, что проснуться не получится.

— Я узнал, как вы справились с Пак Ынхо, — внезапно произнес Кегван, ставя на поднос чайник с янтарным напитком. — Это показало, что ты талантлив. Пусть это была и не идеальная работа. Но вы ведь… все уцелели?

Он произнес слово уцелели так, будто речь шла не о людях, а о фаянсовой вазе после землетрясения. Джувон даже не сразу понял, что речь о нем.

— Пак Ынхо был живым человеком, — отозвался он наконец. — Даже если потом стал призраком.

— А теперь он мертвый человек, — мягко уточнил Кегван. — И все-таки… порядок восстановлен. Его жертва смогла вернуться к прежней жизни.

Джувон почувствовал, как в горле встал тошнотворный комок. От этой мерзкой интонации и… от того, что вряд ли Ха Суджин сумеет жить как прежде.

— Вы считаете, что смерть — допустимая плата?

Кегван поднял глаза. В них плескалось что-то спокойное. Угрожающе спокойное.

— Я считаю, что есть духи, которых нельзя изгнать. Но можно направить. Приручить. Некоторые, знаете ли… работают лучше, когда голодны. Сытый зверь ленив, голодный — внимателен.

Эта фраза ударила как пощечина.

— Это не… звери. Это не приручаемое, — медленно произнес он, чувствуя, как напряжение стягивает кожу. — Вы говорите о них, как о служащих в… в архиве. А это сущности, которые… которые…

— Которые делают то, что мы им позволяем, — мягко закончил Кегван. — Пока мы знаем, чего хотят они, и что можем дать им взамен мы, отношения возможны. Все это исключительно вопрос умения договариваться.

Учитель говорил спокойно, ни разу не повысив голос. Плел кружево из слов, создавал узор, в котором можно было потеряться навсегда. И это тревожило сильнее всего.

С Нам Кегваном нельзя расслабляться. Иначе потом останешься как муха в янтаре.

— Зачем вы мне это все говорите? — резко спросил он.

— Потому что ты видел, — просто ответил Кегван. — Потому что ты умен. Достаточно умен, чтобы не прятаться за сказками. И тебе… не чужды альтернативные подходы.

— Вы думаете, я стану… частью вашей системы?

— Нет, мальчик мой. — Кегван впервые чуть улыбнулся. — Но ты уже в ней. Хоть и не признаешь. Ты ведь разговариваешь с мертвыми. Слушаешь их шепот. Не удивляешься совершенно словам этого сумасшедшего старика. Ты — один из нас.

Джувон понял, что речь идет о Чо Геджине. Очень хотелось съязвить, что именно учитель к нему и направил, но удержался.

— Один из кого?

— Из тех, кто слышит. Остальные живут в удобстве и отмахиваются от ужаса. А ты остался. Значит, тебе… можно доверить больше.

Джувон чувствовал, как внутри все кричит. Эта беседа напоминала подводное течение: спокойное снаружи, но способное утянуть на глубину без возможности выплыть.

— Вы ведь были в «Доме Солнца», — сказал он, глядя в глаза Кегвану.

— Я был консультантом, — мягко поправил тот. — Мы все кем-то были. А потом стали теми, кем… нужно быть.

Он налил еще чаю, предложил чашку, но Джувон отказался.

— Не понимаю, — медленно выговорил он, — зачем вы этим занимаетесь?

Кегван откинулся на спинку, сложил руки на животе:

— Потому что, Джувон, мир — это не баланс света и тьмы. Это постоянная борьба за управление хаосом. И если ты не кормишь одно чудовище, то придет другое. Я просто… выбираю, с кем говорить. Чтобы остальным было легче дышать.

— А кто решает, кого именно надо кормить?

Нам Кегван улыбнулся, глядя прямо в глаза Джувону. К горлу медленно пополз ужас.

Он прекрасно понимал, что сейчас учитель намекает на… нужность. Говорит о допустимых жертвах. О рациональном зле, которым можно управлять, если правильно распределить дозу… корма.

— Вы считаете, что я… могу стать таким же, как и вы? Что уже не вижу берегов?

— Ты — тот, кто не понял, что уже давно не на берегу. Ты плывешь в лодке, которая полна дыр. Но ты упорно гребешь. А я просто предлагаю тебе… весло.

На мгновение Джувон почувствовал, что устал. Ощутил ту самую усталость, что ползет по спине после бессонной ночи. Ту, из-за которой хочешь поверить, что пусть и зло, но контролируемое зло, — лучше, чем бесконечный хаос.

Но он встряхнулся, сжал кулаки.

— Спасибо, что согласились на эту встречу, учитель Нам, — холодно сказал он. — Но я умею плавать без вашего весла.

Кегван не ответил. Только посмотрел, как смотрят на талантливого, но строптивого ребенка.

— Ты все усложняешь, Джувон-а, — мягко сказал Кегван, глядя, как он вытирает руки салфеткой. — Я тебя не виню. Ты всегда вот… такой. Пытаешься искать зло в каждом шорохе. Но там, в доме, не происходит ничего страшного.

Он сказал это почти по-отечески. С ноткой усталости и с каким-то ласковым снисхождением. И от этого у Джувона внутри все снова сжалось.

— Ты сам видел. Никто детей не бьет. Не истязает. У них есть еда. Кровати. Учителя. Кто-то присматривает и кто-то направляет.

Он сделал ударение на последнем слове, и Джувон поймал себя на том, что слышит в этом голосе не заботу, а дрессировку.

— Направляют, — повторил он, — в чью сторону?

Кегван чуть наклонил голову, будто любуясь им.

— В сторону пользы. Не все дети одинаковы. Некоторым нужна просто еда и крыша. А у других… есть зачатки таланта. Ну, такого, как у тебя и меня. Потенциал. Мы — лишь зеркало, показывающее, кто они есть.

— И если зеркало показывает «ненужное», — перебил Джувон, — то его