Синяя папка. Сережка. Давным давно была война... - Василий Иванович Колесов

— Сергей Иванович! — обратился к главному хирургу госпиталя Серый, увидев того идущего в коридоре.

— Так, тезка, не вовремя, все вопросы потом! На операции — прости. Все потом!

Через три дня все же сумел увидеть того мальчика. Ему сделали операцию — удалили осколок, что попал в основание черепа. Лицо его было почти полностью забинтовано. Через 5 дней мальчишка заговорил, но часто терял сознание. Парнишка не помнил откуда он, не помнил фамилию, но знал, что его зовут Алеша.

Через несколько дней в госпиталь пришла женщина, она искала своего сына …

— Да поймите вы! Нет у нас мальчика по имени Толя. У нас всего три подростка: Миша, Алеша и вот — Сережа. — один из врачей объяснял плачущей женщине, при этом показал на проходящего мимо Серого.

А у Сережки в голове вспыхнули слова из записки, что он хранил в тумбочке: «Толя Курышов»!!!

Серый остановился, как будто наскочил на стенку:

— Как Вы сказали? Толя? А фамилия как?

— Курышов… — женщина вытерла платочком слезы. — Я его на каникулы в Сталинград отправила, к сестре своей… Кто ж знал, что немец туда придет?

— А у него какие-то приметы есть? — задал вопрос Серый.

— Какие приметы? — не поняла женщина.

— Ну, особенности… Родинки, нос картошкой…

Женщина всплеснула руками и прикрыла пальцами правой руки рот, помолчала пару секунд, думая:

— Есть! Есть примета! Брат ему на руке наколку сделал «Толя»! Ох, и выдрала я их хворостиной обоих!

— Постойте — ка, у Алешки такая татуировка на руке. Он сказал, что это память о брате.

Они втроем пошли в палату, где лежал мальчик.

Женщина сперва не узнала в забинтованном мальчике сына, потом взяла за руки и, увидев на руке неровные буквы «Толя», заплакала, запричитала:

— Толечка… Живой, нашла я тебя, сыночек!

Мальчика открыл глаза, посмотрел на женщину и спросил:

— Тетенька, а вы кто?

— Толечка! Ты что? Это я, мамка твоя!

— Мамка… — мальчишка немного помолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Тетенька, я — Алеша, я не Толя.

— Давайте выйдем из палаты в коридор! — врач приобнял женщину и стал выводить ее из палаты. Сережка в шоке двинулся за ними.

— Как же так! — рыдала женщина. — Он меня не узнает… Но ведь есть метка на руке… Это его метка — «Толя»! Во и записка, что мальчик принес записку, там написано, что Толя Курышов…

Мама Толи посмотрела на Сережку, который только что принес ей записку Якова Павлова, в честь которого назовут один из легендарных пунктов защиты Сталинграда.

— Послушайте меня. — Врач взял женщину руками за плечи. — Успокойтесь. Такое бывает при ранениях головы — амнезия. Это проходит. Нужно время — память восстановится…

Главврач, при наличии записки и татуировки согласился отдать «Алешу», который Толя его маме для дальнейшего лечения…

В этом госпитале к Сережке приклеилось новое прозвище, правда, не очень отличающиеся от прошлого: был «Сергей — Стреляный воробей», а теперь стал «Пострел» или «Постреленок» (нечто среднее между «пострелом» и «орленком»).

Сережка теперь был в палате выздоравливающих. Главврач так еще и не решил, что с ним делать: отправлять в детдом или оставить при госпитале — он же совсем один, сирота, хоть мальчишка и настаивал, чтоб его отправили обратно в 154 морбригаду, к «своим»… Ему пришло письмо из разведроты, даже «похоронку» прислали, только не было у Сереги тех же чувств, которые были к капитану (майору) Смирнову, «Медведю» Ивану Овчаренко, другим разведчикам В/Ч 01509…

— «Постреленок»… — попросил однажды Саша, старший лейтенант, танкист потерявший зрение. — Спой что-нибудь, муторно на душе.

— Да что спеть-то? — удивился Серый. — Да и не пою я… Не умею.

— Сережа, спой, прошу… муторно мне… ты сможешь. Я знаю.

— Может, Иваныча с гармонью позвать, он сыграет и полегчает? — предложил молоденький лейтенантик Федор. Они все в палате звали друг друга по имени. Какие отчества? Какие звания? Все молодые, нет и 25 лет… 2 месяца бок о бок…

— Сходи, Серенький, позови. Он сыграет. А ты споешь.

Сережка сходил, позвал. Пришел Иваныч, сержант с Донбасса, лет под 40, с гармонью:

— Ну хлопцы, что сыграть? «Темную ночь»? «Платочек»?

— Иваныч, — попросил слепой танкист. — Что Сережка попросит, то и сыграй, а он споет.

— Так что играть-то? — Иваныч спросил Серегу.

Серега смотрел на танкиста и в голове крутилось: «Что сын их больше не вернется и не приедет погостить…» и слова еще одной песни, которую как-то слышал…

— Иваныч, а ты знаешь песню про коногона с пробитой головой?

— Кто ж ее на Донбассе не знает? — он сыграл несколько аккордов. — Она? А ты ее откуда знаешь?

— Она, — согласился Серый. — Только чуть медленнее давай, хорошо?

— Хозяин — барин! — хмыкнул Иваныч. Не спеша зазвучала мелодия…

Серый закрыл глаза и хрипловато начал петь, потеряв связь с пространством и временем… Слова складывались в строки сами собой:

Ле-те-ла с фрон-та по-хо-ро-о-он-ка

На мо-ло-до-го па-рень-ка,

А он жи-во-о-ой ле-жал в во-ро-он-ке…

О-скол-ком ра-не-ный по-ка.

Пробита грудь была осколком

И кровь струилась на песок,

А он мечтал, всего лишь только

Как бы товарищам помог

И грохотали мимо танки…

Чужая речь… а он живой,

И вспоминал отца и мамку,

И автомат сжимал рукой.

Нет, он не плакал, улыбался,

И вспоминал родимый дом,

И пересилив боль поднялся,

И, автомат поднял с трудом,

И в перекошенные лица

Из ППШ хлестнул свинец,

Приблизив этим на минуту

Войны, распроклятой, конец.

Летела с фронта похоронка,

Стучалась в дом к бойцу беда

Но в медсанбат попал мальчонка

Друзья спасли его тогда.

Сережка открыл глаза, Иваныч на