Японская война 1904. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

не в сторону Дашичао, а по старой еще немецкой узкоколейке через Китай. Если бы все прошло тихо, то они бы точно вернулись настоящими героями, каждый из которых заслужил бы награду. Не меньше Георгия на взвод за такое бы дали… Но в И-Чжоу их ждали.

Стоило эшелонам зайти в город, как железную дорогу без всякой жалости подорвали прямо за и перед ними. А потом, когда они еще не пришли в себя, китайцы выкатили из всех ближайших домов не меньше сотни пушек. Очень старых, возможно, ими пытались стрелять по англичанам еще во время Первой Опиумной войны, но возраст оказался совсем не важен, когда до цели жалкая сотня шагов. На таком расстоянии можно было и из единорогов палить — одни не промажут, другие не спрячутся.

Тем не менее, они и не подумали сдаваться. Отряд прикрытия Врангеля, который сначала отвлек на себя бывший посланник в Китае Гирс, успел сообразить, что к чему, и врезался во врага с тыла, выводя из-под удара вагоны с ранеными. Еще несколько рот, несмотря на расстрелянные картечью вагоны, смогли быстрым рывком занять позиции с вражеской артиллерией. Но не все… Многих посекло, многим не хватило людей, чтобы дорваться до горла врага. Хорунженков тогда не мог сдержать слез, глядя, как солдаты, прошедшие вместе с ним через Ялу, Цзиньчжоу, Дашичао и Инкоу, вот так глупо гибнут от предательского удара.

Тем не менее, даже через час они еще держались. Их осталось на ногах всего несколько сотен, но они стояли, а горы трупов на ближайших улицах порой доходили даже до окон первых этажей. Держались… А потом его зацепило. Он помнил, как стоял, но ничего не видел и не слышал, а вражеский командир оказался хитер. Тут же воспользовался моментом, чтобы притащить уже раз подставившего их Гирса. И того не смутили ни данная когда-то присяга, ни политые кровью русские флаги. Он быстро пролаял предложение сдаться, даже не сам, а зачитав его с предложенной неизвестным бумаги.

И люди растерялись. Многие офицеры были убиты, некому было сказать, что все это ложь, и солдаты просто поверили. Поверили, что если оставить оружие, то их отпустят. Не отпустили. Стоило им выйти на открытое место, как их тут же окружили и повязали. Офицеров кинули в отдельные камеры, солдат, что целых, что раненых, завели во двор старой китайской крепости и под присмотром размещенных на стенах патрулей предоставили судьбе.

Хорунженков до последнего не понимал, что же задумали те, кто их перехватил. Если им нужна была информация, то их бы допрашивали, но нет, к ним никто не заходил. Если бы хотели просто убить, то и вовсе нечего было тянуть. Но им давали немного хлеба с водой и ждали. Все чего-то ждали, и вот сегодня Хорунженков неожиданно услышал звуки знакомого полкового марша, а потом по ушам ударил грохот разорвавшегося снаряда. И никогда в жизни он не слышал ничего приятнее.

— Наши! — выдохнул в соседней камере Врангель.

— Наши пришли! — вторил ему штабист Бурков.

Капитану Хорунженкову тоже очень хотелось радоваться появлению спасителей, вот только он никак не мог избавиться от мысли, что их ждали. Что вся эта операция с перехватом и заключением была только для того, чтобы заманить их друзей в ловушку. Надо было срочно их предупредить… Впрочем, если сюда кто-то пришел, если полковник Макаров дал добро на эту операцию, то он, наверно, что-то придумал.

Точно придумал! Хорунженков понял, что улыбается. Их вытащат! Солдат, которым так нужна помощь врачей, тоже спасут. А потом — плевать на последствия — он лично проследит, чтобы те, кто заманили их в эту ловушку, за все ответили.

Глава 14

Считаю… Артиллерийские запасы, которых по расчетам военного министерства должно было бы хватить на месяц войны и которые при темпах прорыва кончились бы меньше чем за половину дня, начали показывать дно. Мы уже выпустили все захваченные японские снаряды и были вынуждены вернуться к остаткам своих.

— Ваше высокоблагородие, — вытянулся передо мной Афанасьев. — Если будем продолжать обстрел с бронепоездов, то надо хотя бы расход уменьшать. Может, не в два раза, а хотя бы на треть.

— Нельзя, — не согласился с главным артиллеристом Брюммер. — Уменьшим, враг заметит и духом воспрянет.

— А не уменьшим, японцы еще полдня погрустят, зато потом целый праздник устроят. Нас голыми руками можно будет брать.

— Хотя бы до вечера нужно додавить, — решил я. — Они если и соберутся отступать, то в ночи, вот и дадим им для этого шанс. Выдержат, что ж, придется признать, что отпугнуть их не получилось, будем готовиться к битве по-другому.

— Есть.

— Есть.

Оба артиллериста вернулись к своим задачам, а я сосредоточился на найденных схемах И-Чжоу и Янь Сюне, продолжая наш разговор.

— Значит, говоришь, англичан так далеко от моря быть не может. При этом мы четко перехватили английскую речь в переговорах.

— Значит, кто-то пытается имитировать их участие.

— Или там американцы… Они тоже говорят на английском. И желания расширить свое влияние в Азии у них не меньше.

— А вы слышали о Ли Хунчжане?

— Глава внешней политики Китая? Как у нас Ламсдорф сейчас… Говорят, у вас этого Ли Хунчжана не любят за заключение унизительного мира с Японией в 1895-м. Да и за договор с Россией тоже.

— Не любили, — поправили меня Янь Сюнь. — Наместник Ли умер в 1901 году. Однако была ли та нелюбовь народной…

— Что вы имеете в виду?

— Войну Японии проигрывал точно не он, но он смог ее остановить. Притом за золото России и за ее товары, которые были нам так нужны. Вы получили возможность расти на востоке, и мы могли расти вместе с вами. Ихэтуани ведь через пять лет бунтовали, прежде всего, не из-за голода, как это бывало раньше, а чтобы прогнать чужаков. Чувствуете разницу?

— Чувствую. Вы хотите сказать, что Ли Хунчжан был не так плох?

— Он не был хорош, но он любил свою родину и хотел, чтобы та росла вместе с Россией. Да, он был человеком прошлой эпохи, и он жил всеми ее недостатками. Однако, не забывая о своих интересах, он никогда не ставил их выше Китая. И поэтому его убили.

— Думаете, убили?

— Когда человек умирает своей смертью, когда ждет этого и готовится, его дело продолжает жить. А вот