Песочный человек. Повести и рассказы - Владимир Иванович Миркин

– Со вчерашнего ни жив ни мертв… – хрипло ответила голова, обдав присутствующих резким перегаром, какой бывает только от самого скверного самогона. Жирные волосы торчали во все стороны, придавая опухшему лицу дикий, сумасшедший вид.

Первым опомнился Сергей Иванович, узнав в ужасной голове лаборанта Брыкина.

– Это ты, Брыкин, – пробормотал он, хватаясь за сердце. – Черт… как напугал… Какой же ты страшный с перепоя. Родная мать не узнает.

Брыкин неуверенно сполз с каталки и виновато отошел к стене.

– Так вот как ты выполняешь свои обещания, – грозно произнес Сергей Иванович, вплотную подступая к нему. – Водку ты выпил?

– Грешен, Сергей Иванович, – жалобно промычал Брыкин. – Не удержался с похмелья…

– Эх, дрянной ты человек, Брыкин, – резонно заметил Сергей Иванович. – Сколько раз я тебе говорил, паразит ты эдакий, не пить на работе. Вот как ты, подлец, встречаешь нового доктора… напугал его чуть не до смерти!

Сергей Иванович повернулся к двери, ища глазами Ознобина.

– Константин Иванович, где вы? – позвал он.

В дверях показалась сгорбленная фигура Трофимыча.

– Сбежал ваш Константин Иванович, – сказал он, – бежал без остановки до самой деревни… Я сам видел.

Сергей Иванович от удивления открыл рот и застыл посреди комнаты.

– Не может быть! Не может быть! – в сердцах воскликнул он. – Такого доктора потеряли! Без пяти минут кандидат наук!

Сергею Ивановичу вдруг стало невыразимо жалко себя, свою больницу, всю свою жизнь.

«Завтра же поеду в область – требовать денег на новую больницу…» – подумал он и, обреченно махнув рукой, вышел из отделения.

Лабиринт

Это было десять лет назад. В то время я еще был студентом и любил каждое лето путешествовать по Крыму. Закончив свой отдых на Южном берегу, я решил напоследок заехать на два дня в Евпаторию. Добравшись на троллейбусе до симферопольского вокзала, я сел в забитую до отказа электричку и уже через несколько минут несся в душном вагоне по степным просторам Крыма. Вдоль дороги росли кусты можжевельника, блестели изнывающие от жары серебристые заросли дикой маслины, а в пожелтевшей траве кокетливо мелькали голубые глаза бессмертника.

После станции Саки, около древнейшего кургана Кара-Тебе, поезд въехал на небольшую возвышенность, с которой на расстоянии десяти километров были хорошо видны порт и набережная, омывающиеся ласковым Каламитским заливом. Это была Евпатория – древнейший город, известный еще в античные времена как Керкинитида и прозванный во времена правления турков Гезлевом, или Козловом. От жаркого воздуха причалы, корабли, мечети, дома и улицы казались расплывчатыми и мерцали, словно какой-то огромный мираж или призрак на воде. Но, несмотря на это, можно было отчетливо рассмотреть гуляющих по набережной беспечных курортников.

Около станции Морское поезд остановился, пропуская местную электричку. Неожиданно небо нахмурилось, и со стороны степей стали быстро надвигаться грозовые свинцово-фиолетовые тучи. Было видно, как серые полосы дождя приближались к городу. Они надвигались седым туманом, захватывая вначале горизонт, затем пригородные деревни, окраины города, заполняя собой все пространство; вот они уже приблизились к поезду, и первые крупные капли дождя весело застучали по раскаленной крыше вагона, неожиданно превращаясь в настоящий летний ливень.

Наконец поезд тронулся и помчался по пересыпи – узкой полоске песка шириной не более двухсот метров, отделяющей Черное море от огромного соленого озера Сасык. Было видно, как пляжники, спасаясь от ливня, хватали на ходу одежду и прятались под дикими маслинами – единственными деревьями, растущими на песке.

Когда поезд подъехал к вокзалу, гроза неожиданно отошла, и из-под туч опять выглянуло горячее крымское солнце. На перроне выстроилась шумная толпа встречающих. Многие из них сдавали жилье для отдыхающих: дома у моря, квартиры под ключ, отдельные комнаты. Я выбрал бойкую хохлушку с отдельной комнатой. После непродолжительного знакомства мы двинулись с перрона на привокзальную площадь. Как в любом приморском городке, здесь буйным цветом кипела торговля. Продавали урюк и алычу, сорванные в ближайшей лесополосе, горячую татарскую самсу, вареные креветки и только что выловленную свежую черноморскую кефаль. При этом цены были до смешного низкие. Каждый обладатель нескольких сотенных долларовых купюр мог ощущать себя здесь настоящим миллионером Корейко.

Хозяйка жила в старом городе, за несколько кварталов от вокзала, поэтому мы вышли на дорогу и остановили старую «копейку». Таксист, молодой татарин с хитрым лицом, согласился нас отвезти за шесть гривен.

– Шесть гривен, – возмутилась хохлушка. – Да за шесть гривен у меня вся ж…па в мыле…

– Зачем ругаться, – невозмутимо ответил татарин. – Давай свою цену…

Сторговавшись на пяти гривнах, мы поехали в старый город. Погода стояла жаркая. Все было залито белым южным солнцем. Это придавало узким улочкам, домам и деревьям особую южную красоту. Казалось, выгоревшие от зноя дороги и каменистая земля, дома, побеленные белой известью, горели на солнце каким-то особым неоновым светом. Проехав центральный рынок, мы попали в старый город с замысловатыми узкими улочками и татарскими переулками. Наконец подъехали к небольшому домику с высоким каменным забором и тенистым двором. Это и был дом у моря с отдельной комнатой.

Отдохнув с дороги пару часов, я решил поближе познакомиться с городом. Выйдя из дома, я повернул налево в небольшой переулок и уже через сто метров неожиданно вышел на набережную. Передо мной открылась огромная синяя бухта с желтыми песчаными пляжами и причалами для кораблей. Воздух был насыщен запахом морских водорослей, смешанным с терпким ароматом степных трав. У самой набережной, словно сады богов, простирались тенистые рощи софоры и белой акации, были насажены ряды платанов и иудина дерева. Здесь тоже кипела торговля. На лотках продавали шкатулки, украшенные морскими ракушками, ожерелья из лакированных раковин и бутылочки с наклеенным пляжным песком и надписью «Привет из Евпатории».

Так я бродил по набережной около часа. Вокруг гуляли толпы отдыхающих. На какое-то мгновение я почувствовал себя частичкой этого пестрого курортного мира. Это расслабляло. Здесь был настоящий рай для курортников. Среди огромных вековых деревьев и тенистых аллей умудрились расположиться сотни маленьких ресторанчиков с живой музыкой. Здесь готовили черноморскую камбалу, жарили рапаны и мидии. Я зашел в небольшой кафе-бар «Шторм», судорожно глотая слюну от соблазнительного запаха шашлыков. У стойки бара толстый бармен с красным бураковым лицом разливал вино по бокалам.

Я заказал у него бокал пива, затем сел за стол и стал ожидать официанта. Разглядывая посетителей, я обратил внимание на то, что за первым крайним столиком сидела симпатичная шатенка лет двадцати пяти. Я бы даже сказал, настоящая красавица. Таких я в Москве не видел. Все в ней было божественно: и великолепная точеная фигура, и густая копна волос, и