Полдень XXI век, 2009 № 7 - Арцун Акопян

— Репрессии... — бормотал Ордынцев. — Подумаешь, репрессии...

ГУЛага он, разумеется, не застал, поскольку родился в пятьдесят третьем. К страшилкам Солженицына и Шаламова относился с откровенным скепсисом. Сами виноваты: чем сильнее сгущаешь краски, тем меньше тебе веры. Куда правдоподобнее звучали рассказы отца. Особенно запомнилось про лифты. В те времена их на ночь отключали. И если после ноля часов раздавался гул поднимающегося лифта, это означало, что пустили его по особому случаю. И подъезд просыпался, и каждый ждал, замирая: кого едут брать? На каком этаже остановятся?

Да, такого не придумаешь.

А ведь это тоже был отбор. Искусственный отбор...

Ордынцев выпрямился. Потом и вовсе встал.

Искусственный отбор. Выведение новой породы человека. «Я многих развожу и многих вешаю». Чьи слова? Какого-нибудь собаковода, селекционера, наверняка уничтожившего куда больше псов, чем любой живодёр.

«И в итоге вывели нас, — потерянно думал Ордынцев, — простодырых бессребренников, не способных выжить в дикой природе. Людей, заточенных под светлое будущее. Которое так и не настало...»

Вот тебе и ответ.

Выводили-выводили, вешали-вешали — и всё, получается, зря. Махнули рукой, отворили клетки и выпустили на волю самого страшного хищника, имя которому — человек. Ни войны, ни репрессий, а шесть миллионов как корова языком слизнула. Да какие шесть? Люди-то за эти десять лет рождались, приезжали... ордами... из-за ближних рубежей...

Сколько же нас погибло на самом деле?

— Ну? — хрипло спросил Ордынцев, с ненавистью уставясь в потолок. — Где ты там?..

Приди. Запрети нам убивать друг друга. Знаю. Будешь убивать сам. Но стольких ты не убьёшь. Не получится.

Тиран может и пощадить. Естественный отбор — никогда.

Ордынцев подошёл к зеркалу, взглянул на искривлённое серое лицо с больными запавшими глазами. Погляди, Ордынцев, погляди. Скоро таких совсем не останется. Ваше будущее в прошлом, ребята.

— Легче стало? — съязвил он из последних сил.

Ссутулился, вернулся к столу, взял стопку.

— Земля тебе пухом, Володька...

СЕРГЕЙ РАДКОВСКИЙ

Игры с огнем

Рассказ

Это был обычный музей. Таких еще много в провинции, а когда-то — впрочем, совсем недавно — было немало и в больших городах. Старенькое здание, которое в свою бытность церквушкой знавало и лучшие времена. Обшарпанный фасад. Крыша, то ли проржавевшая до бордового цвета, то ли выкрашенная суриком. Несоразмерно огромная, в полквадратного метра табличка справа от входной двери.

На табличке взгляд командированного задержался чуть дольше, чем требовалось для ее прочтения. Ниже перечисления министерств и ведомств красовалось вместо ожидаемого «краеведческий» длинное и непривычное: «антирелигиозноатеистический». От названия сразу повеяло первыми пятилетками и богоборчеством. Командированный толкнул тяжелую рассохшуюся дверь и вошел внутрь.

Экспозиция была выше всяких похвал. Конечно, это оказался не Лувр, не Эрмитаж, но очень, очень приличный музей. И то ли табличку не меняли лет сорок, то ли так в этом городке понимали атеизм, однако экспонаты не обрывались на старых иконах, макете костра на Площади Цветов и указах Петра I. Здесь было все. По крайней мере, все мыслимое, что хотел бы увидеть случайный посетитель. История религий, канонические тексты, макеты храмов, святилищ, репродукции фресок Ватикана. Муляжи предметов культа майя и красный шнурок Кали. Статуэтки, иконы, картины.... Это был не столько атеистический, сколько религиозный музей.

Посетителей было немного. Ни толчеи, ни давки. Экскурсоводов тоже не было, но одна из старушек-вахтерш, уставшая от дремания на стуле, с радостью семенила впереди гостя. И говорила, говорила, говорила. Причем сообщала иногда сведения, абсолютно не связанные с экспонатами.

Посещение заняло почти два часа. Гость простился. Пожелал всех благ, получил ответное пожелание. Сверился с часами — до поезда оставалось еще сто девяносто пять минут, — вышел на крыльцо музея, еще раз посмотрел на огромную вывеску, улыбнулся и задумался, что делать дальше.

— Извините... — окликнули его.

Он повернулся. Справа от входа возле стены стоял человек лет сорока — сорока пяти.

— Извините! — повторил человек, заметив, что командированный рассматривает его. — Вы ведь тоже атеист?

«Баптист, — подумал приезжий. — Пятидесятник или... как их там?., из Белого братства. Глаза не моргают. Фанатик, а может, наркотиками накачали. Сейчас начнет предлагать литературу. И ведь чувствует, что свободное время есть, — вот и липнет».

— Атеист, — авторитетно заявил командированный и придал своему лицу выражение крайней занятости, угрюмости и неотложной спешки. — А почему «тоже»?

— Ну... — человек возле стены замялся. — Вы из музея вышли. Вы не могли бы помочь мне? А то вот....

Человек вытянул из-за спины сумку. В ней кто-то запищал и заворочался. Приезжий шагнул по направлению к услужливо распахнутой сумке и заглянул в нее. На дне копошились три огненно-рыжих котенка. Три слепых мяукающих ярко-красных комочка в глубине непроглядной тьмы сумки.

— Вот... — еще раз произнес человек.

Приезжему стало как-то неудобно, то ли от того, что он, возможно, оскорбил хозяина котят своим недавним пренебрежительным отношением, то ли от того, что не может помочь ему.

— Я приезжий, — сказал он виновато, все еще глядя в сумку,— командированный. Мне некуда их взять. Да и, к тому же, они еще маленькие. Их молоком кормить надо. Кошка нужна.

— Да, — ответил хозяин котят и захлопнул сумку. — Вы правы. Только...

— А где их мать? — задал приезжий первый пришедший в голову вопрос.

— В ней все дело. Понимаете, она породистая. Египетская ... — Такая гладкая и худющая. Но позвольте, ведь котята...

— Вот именно. Приблудные. И если в клубе узнают.... Так что вот. Я ведь специально спросил, как вы... — хозяин котят замялся. — Ну, в общем, как к Богу относитесь. Их бы утопить или закопать.

Приезжий от такого изменения нити разговора поежился. — А сами?

— Не могу сам. Да я заплачу, заплачу.

Человек полез в карман пиджака, вытащил оттуда бумажник, а из бумажника пачку денег.

— Вот, примите. — Перед глазами командированного распустился цветок с лепестками из банковских купюр. И была цена тому цветку — год безупречной работы. Приезжий замялся. Слишком велика была сумма по сравнению с делом.

— Фальшивые? — произнес он.

— Нет. Что вы. Если хотите, зайдем в магазин и разменяем их на меньшие.

— А почему так много?

— Грех дороже будет.

— Грех? Не стройте из себя мученика. Наверное, один котенок породистый дороже всей этой суммы будет...

—Так вы согласны — обрадовался человек.

— Я?

—