Гном, убей немца! - Руслан Ряфатевич Агишев

— Да, погано, — Федор пятерней растер левую часть груди. — Даже не знаете, как у меня погано на душе. Были у меня друзья, знакомые, а теперь вроде как и нет их больше. Как говорится, были да сплыли.

— Петрович, — сидевший в самом углу избы, Петруха хотел было что-то сказать, но не смог. Губу так закусил, что кровь пошла. — Я же…

— Ладно, друзья-товарищи шахтеры, не будем церемоний разводить! — Федор вдруг поднялся из-за стола, всех обвел глазами. — Скажу сам, все равно скоро все узнаете. Я ухожу с шахты. Прасковья то же сегодня написала заявление об уходе с работы. В Парижкоммуну переселяемся, работы там всем хватит. Здесь дом продадим, там купим. Младшие в школу пойдут, старший — в горное училище. А вы здесь сами теперь как-нибудь…

После этого люди начали расходиться. Все старались в толпе побыстрее прошмыгнуть, чтобы с хозяевами глазами не встречаться. Только бригадир да Петруха задержались у двери.

— Петрович, не держа зла, — бледный бригадир протянул руку. — Дочь у меня больная, за ней уход нужен, деньги, как вода уходят… Если попрут с работы или посадят, то совсем край.

— Серега… — Федор тяжело вздохнул, пожимая руку. — И ты не держи зла. Петруха, а ты бросай пить, а то быть беде, — протянул руку второму.

Тот несколько мгновений смотрел на руку, потом вдруг отмахнулся и крепко обнял хозяина.

— Петрович… Б…ь, я этого су… — сквозь стиснутые зубы бурчал он. — Падла… Ни дня в шахте не был… Я его своими руками…

— Не глупи, Петруха, не глупи, — Федор похлопал его по спине. — Ты шахтер, хороший шахтер. Выбрось из головы все дурные мысли. Начальник приходят и уходят, а жизнь продолжается. Женись, Петя, вона лось какой вымахал, а все один бедуешь. Заведи детей, живи…

* * *

п. Красный Яр — п. Паркоммуна (поселок имени Парижской коммуны)

На пятый день после известных событий мы, наконец-то, собрались переезжать. Дом с постройками к этому времени удалось продать, пусть и не дорого, но и не дешево. В самый раз получилось, чтобы хватило на обустройство на новом месте. Весь нажитый скарб уместился в кузове грузовой машины, еще и место осталось. А чего лишнее с собой тащить? Стол, кровать, полки и там из досок сколотят.

— … Подожди, Федя. Посидим на дорожку, — Прасковья присела на краешек стула. Напротив, на лавку сел муж, рядом, как цыплятки на жердочке, примостились дети. — Эх, чего уж там нас ждет-то…

Женщина всплакнула, оглядывая стены дома, столько лет прослужившего им верой и правдой. Ведь, все здесь было родное, выстраданное. Вон там иконы стояли, к железному кольцу в потолочной балке люльку привязывали и детей укачивали, здесь они с Федором спали. И все это нужно было бросить, ехать на новое место.

— Хватит сырость разводить, Проша. Нечего за стены держаться, еще наживем. Руки — ноги, голова на плечах есть, а, значит, и остальное будет, — преувеличено бодро проговорил Федор, явно стараясь поддержать жену. Хотя, видно было, что и ему сейчас очень непросто. — Главное, все живы и здоровы. Все вместе справимся, так ведь, сынки?

Братья, да и я с ними, тут же подняли на него глаза.

— Справимся, батя! — я кивнул первым, следом махнули белобрысыми макушками и братья. — Конечно, справимся! Да, бать, сдюжим.

Отец благодарно улыбнулся в ответ, правда, улыбка вышла не в пример обычной — какой-то серой, печальной. Прасковья всхлипнула еще громче.

— Мамуль, ну не плачь, — Петька, самый младший из нас, братьев, подошел к матери и обнял ее. Следом пришли и мы с Пашкой. — Не плачь, все образуется.

Всхлипывала она и в машине, когда мы со всем скарбом в кузов залезли. То и дело платочком слезы вытирала, глаз с нашего дома не сводила. Лишь, когда поселок скрылся из виду, она немного успокоилась.

— Санька, подь сюды ближе — разговор есть, — отец махнул мне рукой, когда мы уже пол пути проехали. Я, держась за борт трясущегося грузовика, осторожно подобрался к нему.

— Чего бать?

Тот чуть замялся, словно хотел что-то сказать, но по какой-то причине не мог.

— Э-э-э, сынок, хочу тебя кое о чем попросить, — выглядел он почему-то смущённым, то и дело глаза отводил. — Как на новом месте устроимся, ты бы лишний раз не высовывался. Не нужно всем и каждому знать, что ты можешь. Помнишь, как с мостом получилось? Мы же тогда сильно напугались.

Я грустно вздохнул. Конечно, помнил. На маме, когда она все узнала, вообще, лица не было. Только вздыхала и испуганно крестилась. Хмурился отец, стараясь на него не смотреть.

— Люди такие, сынок, и с этим ничего не поделать. Слабые мы, всего на свете боимся… Если что-то нужно будет сделать, ты прежде мне скажи. Понял?

Кивнул, а что оставалось делать? Они моя семья, мой клан.

— Затихни немного, чтобы тебя не было видно. Я же с шахтой что-нибудь придумаю. Знаю, что тебе без глубины тошно. Есть у меня там в администрации один знакомец, снова оформим тебя в шахтоуправление, как стажера. Сразу же в училище поступишь, будешь шахтерское дело изнутри изучать. Там матчасть солидная, учителя сами бывшие шахтеры. Договорились?

Опустив голову, я размышлял. Прав, батя, тысячу раз прав. Нельзя мне сейчас направо и налево «щеголять» своими своим рудным чутьем. Все-так новое место, опасность.

— Хорошо, — негромко произнес я.

— Не обижайся, Саня., так нужно сделать. Для семьи нужно, для нас с матерью, для твоих младших братьев…

Отставшую часть пути они больше не разговаривали. Шофер спешил, поддал газу. С грунтовой дороги страшная пыль поднялась, не то что говорить, дышать было тяжело.

— … Все, прибыли! — Федор поднялся, когда засвистели тормоза и грузовик встал, как вкопанный. — Вот и наш новый дом.

Мы тоже выглянули из-за борта, с любопытством вертя головами. Ведь, новое место, считай новая жизнь началась.

— Ух-ты! Поболе нашего будет! — удивленно присвистнул Пашка, внимательно разглядывая окрестности. Вдруг что-то увидела вдалеке и ткнул в ту сторону пальцем. — А, вона и школа!

Домик, и правда, был чуть больше нашего — изба-пятистенка с большими длинными сенями. Сруб выглядел еще крепким, углы не заваленными,