Осень семнадцатого - Василий Павлович Щепетнёв

— Ну, и как? Создали-таки австрийцы новую, экономную винтовку? — раздался вопрос от пионера Егупова, юноши с практическим складом ума.

Пионерский актив, собравшийся в классе, был пёстр. Тут были и четвероклассники, с трудом скрывавшие юношеский восторг перед оружием вообще, и старшеклассники, уже начинавшие мнить себя стратегами. Но царивший здесь дух корпоративной демократии предписывал обращаться друг к другу строго по фамилии, с обязательным прибавлением титула «пионер». Да, «пионер» — это титул, пусть и не всамделишный, не жалуемый императорской грамотой, но и таким в стенах гимназии гордились немерено, ибо он отделял их, избранных, от прочей «неорганизованной» массы учащихся.

— Нет, — покачал головой Коля. — Во всяком случае, в сколь-либо значительном количестве. Идея, видимо, пропала в дебрях венских канцелярий.

— Почему? — не унимался Егупов.

— Не дает Русь ответа, — пошутил Коля, ввернув расхожую цитату. Помолчав, он добавил уже серьезнее: — Думаю, решили, что коли Германия так не делает, если Франция так не делает, если Россия так не делает, то и им, австрийцам, следовать сомнительному новшеству не следует. Ведь на бумаге-то как солидно и внушительно звучит: «прицельная дальность — два километра»! А то, что попасть на таком расстоянии можно лишь по воле слепого случая, так это уже частности. Пусть уж лучше целятся, как положено, в двух километрах, чем разучиваются это делать в пятистах метрах. Война — дело иррациональное, она не всегда считается с доводами статистики.

— А как обстоят дела с этим в России? — поинтересовался кто-то из задних рядов.

— И у нас, надо полагать, точь-в-точь так же, — развел руками Коля. — Перестраивать налаженное производство — дело хлопотное и дорогое. А известный принцип, будто лучшее — есть враг хорошего, приобретает особую весомость, когда счет идет на миллионы штук. Легкомысленно менять проверенную «трехлинейку» на неведомый эрзац.

— Какая же винтовка все-таки лучше, наша или австрийская? — встрял в беседу пионер Нордшельд, любознательный пятиклассник.

— В умелых руках обе хороши, в неумелых — сами понимаете, что получается, — с легкой улыбкой ответил Коля. Но тут лицо его стало серьезным, и он поднял вверх указательный палец, подобно античному ритору. — Но… Но вскоре мы сами, собственными глазами и руками, убедимся, что и как. Опытным путем. Опыт ведь единственный критерий истины. Наш пионерский отряд в самом недалеком будущем побывает на полигоне, и каждый из нас сможет проверить на себе, насколько он меток и хладнокровен.

— Когда? Когда же? — зашумела радостно аудитория, забыв на мгновение о суровой статистике и военных теориях. Каждый гимназист, от мала до велика, в душе лелеет мечту пострелять, тем более из боевого, а не учебного оружия, удовольствие, далеко не каждому смертному доводившееся испробовать в годы долгого и скучного мира.

— Скоро, — уклонился от прямого ответа Коля, не пожелав вдаваться в детали. Преждевременно.

Да, скоро. И он знал об этом много больше собравшихся. В гимназию, должны были завезти потребное количество винтовок, соответственно подготовленных, то есть, проще говоря, с деактивированными ударниками и распиленными стволами. И офицеры, временно прикомандированные к учебному заведению в порядке шефства, станут вести регулярные занятия по военному делу. Включая, разумеется, и стрелковую подготовку. Неполная разборка и сборка, основы баллистики, выработка навыков прицеливания, контроль дыхания — и так далее, вплоть до скучных мелочей, из которых, как известно, и складывается солдатская наука. А потом, венцом усилий, — практические занятия, выезд на настоящий полигон. Факультатив, да. Но разве не на таких вот факультативах, в мгновения, когда юноша впервые чувствует отдачу приклада и слышит острый, хлопающий звук выстрела, и рождается порой то смутное, то ясное понимание грубой и неоспоримой реальности, что стоит за всеми теориями, рефератами и штабными отчетами? Реальности, имя которой — война.

Но эти мысли, тревожные и даже пугающие, сейчас, в зале собраний Терема, полном весёлым гулом, не тронули пока ещё ничей разум.

Факультатив, конечно. Для пионеров. Слово-то какое, латинское, благородное — facultas, возможность, свобода выбора. Свобода выбирать между игрой в шахматы и изучением баллистики. Впрочем, в наше просвещенное время эти понятия подчас сближаются до неразличимости.

«Радостным шагом, с песней ликуя, мы, пионеры, дети буржуев…» — начал я мысленно напевать будущий гимн пионерии, но тут же остановился. Нет, не годится. Слишком уж прямолинейно, слишком откровенно. Да и потом, «дети буржуев» — это хотя и статистически верно для нашей гимназии, но идеологически сомнительно. Нужно что-то более возвышенное, патриотическое, уводящее от классовых конфликтов. Там, в двадцать первом веке, даже праздник Революции приказано забыть, вместо него день примирения. Правда, странное получилось примирение, но это уж отдельный разговор.

«Бодро и смело, в дни роковые, встанут на вахту дети России…» — попробовал я другой вариант. И снова — неудача. Опять не годится. Незачем «роковые дни» поминать всуе, накликать можно. История, эта насмешница, имеет обыкновение воплощать самые нелепые пророчества. Лучше уж обойтись без них. И в песне, и в той смутной реальности, что зреет за окнами Терема, в прохладном царскосельском воздухе. Ещё и туман надвигается. Ладно, придумают что-нибудь сами пионеры. Им, в их юном возрасте, свойственна удивительная способность совмещать легкомыслие с пафосом.

— Перерыв пятнадцать минут! — огласил пространство класса звонкий голос Коли. — А потом — специальный показ новой фильмы «Ответ Зеро»!

Гул неподдельного, почти животного энтузиазма был ему ответом. Этот звук, этот электрический трепет ожидания, бегущий по гимназистам, куда красноречивее любых докладов о стрельбах из M.95 говорил о духе времени. Кинематограф — вот истинный властитель дум наступающего века, затмевающий и парламенты, и университеты, и даже, страшно сказать, литературу.

Кстати, идея этих предпремьерных показов для гимназической аудитории принадлежит Анастасии. То ли сама придумала, то ли из заокеанских журналов почерпнула. Пусть, мол, посмотрят, а мы посмотрим на них, — говорила она, — если что — можно и перемонтировать фильму. В ее словах сквозила та самая современная американская деловитость, что так странно сочеталась с нашим вековым укладом. В окончательную композицию фильмы, разумеется, входят далеко не все снятые эпизоды — тут и суровый хронометраж, и призрачная художественная выразительность, и сама логика сценария, меняющаяся на ходу, как план сражения после первых залпов. Но неиспользованные материалы мы не смываем, нет. Ни в коем случае. Храним в специальных условиях, со всеми предосторожностями, как хранят в арсеналах снятые с вооружения, но еще годные снаряды. Не пригодилось в этой