Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Если речь идет обо мне, – подал он голос чуть громче обычного, – то я и не думаю принуждать йомфру Рагнхильд. Я сватаюсь к ней с согласия ее родителей, а если ей или им не угодно принять сватовство, они вольны его отвергнуть – с надлежащей вежливостью, разумеется. Я даже не стану на нее держать обиды и мстить за отказ, как делали многие. Я и не подумаю нападать на Сигурда и пытаться захватить девушку силой. В этом деле решение остается за ней, и я приму его.

– Но как же Гутхорм? – воскликнула Тюррни. – Если бы ты вернул его за какой-нибудь другой выкуп… – она запнулась, поняв, что назвала свою дочь выкупом за сына, но все же закончила мысль, – то мы стали бы благословлять тебя всем нашим домом.

– Если бы я получил отказ и принял его мужественно, – Рёгнвальд слегка улыбнулся, давая понять, что мужество у него найдется, но все же на отказ он не рассчитывает, – это прибавило бы мне чести. Но если я получу отказ и в придачу дам свободу своему пленнику, меня сочтут рохлей, который хорошего брака и не заслужил. Не так ли?

Хаки заскрипел зубами от досады. Он уже едва ли помнил, что устроил эту ловушку собственными руками, что без его помощи Рёгнвальд никогда не заполучил бы Гутхорма, и только негодовал, как ловко тот пользуется своим преимуществом.

– Мы верим, что ты всегда… ведешь себя как благородный человек… – начала Тюррни, хотя по лицу ее было видно, что она вовсе так не думает.

– Но скажи нам вот что, – заговорил Сигурд. – Аса Честолюбивая, мать Хальвдана Черного, виновна в смерти его отца, Гудрёда. Гудрёд был отцом твоего отца, Олава, то есть твоим дедом. Выходит, что Аса виновна в смерти твоего деда. По закону, женщине мстить нельзя, ее долг падает на ближайшего к ней по родству мужчину. И это – Хальвдан Черный, пусть в день того убийства он и был малым ребенком. Так скажи: улажена ли между вами эта распря?

Распря. Сигурд назвал по имени то, что витало у людей в умах, и в палате повисла выжидательная тишины.

У Рёгнвальда вытянулось лицо. Несколько мгновений он молчал, потом выдавил:

– Тот подлый раб был убит на том самом месте…

– Но Аса? Раб послужил лишь оружием в ее руках. После убийства не ломают копье, нанесшее удар, ответа спрашивают с того, кто его держал.

– Ты сам сказал – и это верно, – что женщине не мстят. После того убийства Аса сразу уехала в Агдир, во владения своего отца, Харальда Рыжебородого. Там она жила, пока Хальвдану не исполнилось восемнадцать лет, то есть это он жил там с ней. То есть это целых семнадцать лет… Потом он начал править в Агдире, а Вестфольд они с моим отцом поделили.

Рёгнвальд говорил без обычной уверенности, будто пробирался вслепую, шаг за шагом, каждый раз надеясь, что вот-вот набредет на обстоятельство, которые снимет с него бесчестье.

– То есть твой отец простил Хальвдану гибель своего отца? – уточнила Тюррни.

– Простил… – Рёгнвальд, кажется, впервые взглянул на то давнее дело в этом свете. – Но Хальвдану был всего год от роду, когда погиб мой дед!

– Однако он остается ответчиком за дела Асы как ее ближайший родич – и единственный, насколько мне известно, – сказал Сигурд. – Он не заплатил твоему отцу выкуп за его отца?

Рёгнвальд молчал, по лицу было видно, что ему об этом ничего не известно.

– И смерть Гудрёда осталась неотомщенной? – среди тишины добавила Рагнхильд.

Рёгнвальд не знал, что ответить. Возразить он не мог – родовая распря не была улажена.

– Но Гудрёд конунг первым напал на Харальда Рыжебородого, – сказал среди тишины Стейнольв Змей. – Если потом Аса сгубила его, это была ее месть.

– А Гудрёд тем нападением мстил за отказ, – напомнил Арнодд Филин, и опять все посмотрели на Рагнхильд.

– А Гудрёд при том нападении убил не только Харальда Рыжебородого, но и его сына Гюрда, – сказал Сигурд. – Получается только одна голова за две.

– Счет не сошелся, – подвел итог Хаки.

Эти попытки распутать распрю тридцатилетней давности были вовсе не бессмысленны, оттого и застыло напряженное внимание на всех лицах в теплом покое. Когда проливается кровь, кто-то теряет удачу. Если есть неотомщенная смерть, тем более такого важного человека, как конунг, глава знатного рода, это делает для него невозможным родиться заново, а значит, род навсегда теряет человека и часть принадлежащей ему родовой удачи. Всем было неловко, как если бы у жениха вдруг обнаружился постыдный изъян, делающий его сватовство куда менее почетным, чем казалось поначалу. И если Рагнхильд, девушка безупречного рода, примет сватовство, она уронит себя. Эта мысль все яснее проступала на лицах домочадцев, и даже Элдрид, расположенная к Рёгнвальду больше всех, сидела с вытянутым от разочарования лицом.

Рёгнвальд, в полной растерянности, никак не мог овладеть собой и согнать с лица изумление. Примерно так же он себя чувствовал бы, если бы ему вдруг сказали: «Э, да у тебя нет правой руки!» – и он, пересчитав свои руки, обнаружил бы, что это правда. Куда уж с таким недостатком свататься к дочери прославленного Сигурда Оленя!

Висела неловкая тишина. Нарушил ее Грим бонд:

– Ну, было бы куда хуже, если бы это отец… э, Рёгнвальда конунга убил бы деда Хальвдана конунга. Тогда его семье грозила бы месть Хальвдана, если он об этом вспомнит. Тогда… было бы просто опасно отдавать ему девушку, чтобы она не осталась вдовой, не потеряла дом и даже детей, если совсем не повезет.

Сигурд и Тюррни были благодарны старику за эти слова – за хоть какую-то попытку вывести беседу из гнетущего тупика. Но уничтожить вдруг обнаруженный изъян в родовой судьбе Рёгнвальда они не могли.

Да и делам Гутхорма помогали мало. Чем лучше люди в палате осознавали все следствия того давнего убийства, протянувшиеся до сегодняшнего дня, тем делалось страшнее. Ведь даже если Рагнхильд, ради освобождения брата, выйдет за Рёгнвальда, это только сменит одну ее беду на другую.

– Но, может быть, Рёгнвальд конунг совершит какой-нибудь замечательный подвиг, – раздался тонкий, жалобный голос Элдрид, – и это зашьет дыру в его удаче? Ой, как глупо я говорю, но вы понимаете, что я хочу сказать?

– Ты хочешь сказать, что меч Рёгнвальда конунга послужит ему иглой, чтобы сшить прореху в ткани норн! – Тюррни улыбнулась. – Почему бы и нет? Ведь пока человек жив, он может исправить…

– Наилучшим подвигом в таком деле стала бы месть! – Хаки с удовольствием довел эту мысль до конца. – Вот что