Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

6-го мая лета Господня 1692-го. Время на почтовую пересылку из Лиона в Лондон обычно принимается равным двум неделям. Соответственно предъявлять их к акцепту можно с 20 мая (по французскому календарю). Тридцатидневный вексель подлежит оплате 5 июня, четыре остальных — 20 июня.

Как правило, плательщику (представителю Лотара в Лондоне) выгодно, чтобы получатели (те, на кого Вы жирируете векселя) предъявляли их задолго до установленного срока выплаты; в таком случае плательщик успевает заранее подготовиться. Это особенно справедливо в данном случае, когда после принятия векселей к оплате Лотар, вероятно, должен будет приобретать серебро или доставлять его морем.

Нам нерезонно предъявлять векселя в Лондоне до того, как войска благополучно высадятся, что должно произойти не позже последнего дня мая. Тридцатидневный вексель подлежит оплате почти сразу после этой даты. Следовательно, к указанному времени Лотару надо иметь в Лондоне серебра на 100 000 ливров. Тогда мы сможем выплатить войскам первую часть жалованья вскоре после их высадки в Англию. Оставшиеся четыре векселя, как я упоминал, подлежат оплате лишь 20 июня; очевидно, в наших интересах предъявить их одновременно с первым, и тогда у Лотара будет две-три недели, чтобы доставить в Тауэр серебра ещё на 400 000 ливров.

Это около 20 000 фунтов стерлингов в британской монете, то есть двухдневная продукция Монетного двора; соответственно представитель Лотара должен будет доставить примерно три тонны серебра в Тауэр не позднее 17 июня. Задача непростая даже для человека с его возможностями, посему Лотар настоял на включении в четыре сорокапятидневных векселя условия, по которому они должны быть предъявлены в Дом Золотого Меркурия, Чендж-Элли, Лондон, не позднее чем за пятнадцать дней до истечения своего срока, то есть до полуночи 5 июня.

Напоминаю Вам, что англичане пользуются календарём, от которого весь цивилизованный мир давно отказался. Он отстаёт на десять дней и продолжает отставать с каждой секундой. Все даты, упомянутые в письме, приведены по новому (французскому) стилю; чтобы получить числа по английскому календарю, надо вычитать десять дней.

Во всех остальных отношениях операция вполне обычна и не представит больших сложностей для Вас и Ваших агентов.

Для меня было большой честью и привилегией послужить в этом деле Франции. Надеюсь возобновить знакомство в кофейне Исфахнянов после того, как уляжется волнение, связанное с высадкой войск.

Ваш покорный и пр.,

Самюэль Бернар.

Каюта «Метеора», близ Шербура, Франция

2 июня 1692

Трое суток «Метеор» медленно поворачивался на якорном канате, словно тень на циферблате солнечных часов. Элиза жила в большой кормовой каюте, которую на военном или купеческом корабле занимал бы капитан. Одна из стен представляла собой сплошной полукруг окон во всю ширину кормы. Когда Элиза видела в них Шербур, это означало, что идёт прилив. Отлив разворачивал «Метеор» кормою от берега, и Элиза могла бы любоваться морем, если бы не туман, висевший последние три дня; плотная пелена, в которой таяли все её тщательно выстроенные планы. Изредка оттуда доносились глухие раскаты: канониры с невидимых кораблей палили по сгусткам тумана, издававшим подозрительные звуки. Однако по большей части слышалась какофония: матросы дули в трубы и свистки, били в барабаны, кричали на английском, голландском и французском, гремели цепями, выбирая или отдавая якоря, в зависимости от того, что считали менее рискованным: дрейфовать с отливом или оставаться на месте.

Два флота — сорок пять французских кораблей под командованием адмирала де Турвиля на западе, девяносто пять английских и голландских кораблей под командованием адмирала Рассела на востоке — сошлись на виду у всего Шербура 29-го числа. Турвиль врезался в самый центр английского строя, нимало не заботясь, что подставляет под удар свой слабый арьергард. Элиза наблюдала за битвой в подзорную трубу с грот-марса «Метеора», и ей казалось, будто она читает мысли де Турвиля. Он считал, что большими кораблями в центре линии командуют якобиты, которые сейчас спустят флаг Вильгельма и поднимут флаг Стюарта. Вместо этого они открыли огонь. Началось сражение.

По просьбе Жана Бара Элиза в последнее время проводила в версальских салонах кампанию, убеждая молодых аристократов, что флот не уступает армии блеском военной славы. Кое-кто клюнул на эту наживку. Один блистательный час близ Шербура разыгрывалось такое сражение, что, если бы его видели из Версаля, армия осталась бы без молодых офицеров. Никогда больше Элизе не пришлось бы описывать словами великолепие морского боя, ибо всё происходило на виду. Флагман адмирала де Турвиля, «Солей Рояль», новёхонький стопушечный красавец, ничем не уступал неприятельским — в последние годы французские корабелы догнали и даже превзошли голландских. Флагман адмирала Рассела «Британия» тоже нёс на своих палубах сто пушек. Они сшиблись, как два бойцовых петуха. Никаких скучных манёвров и контрманёвров на безопасном удалении от противника. Адмиралы не наблюдали за боем издалека, препоручив сражение подчинённым. Словно два средневековых короля на турнире, «Солей Рояль» и «Британия» устремились друг другу навстречу. Очень скоро оба лишились части мачт. Только тут до адмирала де Турвиля дошло, что ни один из английских кораблей не перейдёт на его сторону, а значит, английская эскадра превосходит французскую более чем вдвое. Новые сигналы взметнулись над уцелевшими мачтами «Солей Рояль». Французы слаженно отступили. Они атаковали вдвое превосходящего противника, вывели из строя вражеский флагман и отошли, не потеряв ни одного корабля. Что было для Элизы ещё важнее, двадцать тысяч ирландских и французских солдат, стоящих лагерем под Шербуром — по большей части вокруг селения Ла-Уг, милях в десяти — пятнадцати отсюда, — благополучно остались на суше. Яков Стюарт, по-прежнему воображающий себя королём Англии, прибыл от своего «двора» в Сен-Жермен, чтобы возглавить высадку; вероятно, он тоже наблюдал за сражением с какого-нибудь высокого места. Он только что пережил ещё одно горькое потрясение, каких и без того в жизни хлебнул с лихвой: ни один из британских кораблей — его кораблей! — не перешёл на сторону законного короля-католика. Теперь даже Яков должен был понять, что вторжение не состоится.

Совесть не позволила бы Элизе сказать, что день прошёл замечательно. На кораблях, рассеянных в море, были люди; каждое облако порохового дыма означало, что металлические шары, пролетев по воздуху, отрывают ноги и уносят жизни. Тем не менее, ни один корабль не утонул, вторжение сорвалось, и Элизин план тикал, как часы.

Потом ветер улёгся, и дымка, висевшая над морем весь день, сгустилась в туман. Он спустился, словно бархатный занавес после первого акта оперы, что само по себе было даже неплохо; только занавес застрял, и второго, третьего, четвёртого и пятого актов не последовало — лишь бесконечный спорадический шум, с которым два флота дрейфовали, паля по призракам. До конца 29-го