Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

— Отлично. Это был Бон-Бон.

— Кто овладел мною на берегу Мёза?

— Этьенн де Лавардак.

— Кто ещё?

— Бон-Бон.

— Кто придумал, как мне выбраться из западни?

— Бон-Бон.

— Кто помог мне замести следы, подделал документы, солгал королю и д'Аво?

— Бон-Бон.

— А кто отец моего первенца?

— Понятия не имею.

— Это потому, что ты не хотел на него смотреть, пока была такая возможность. Однако я скажу тебе, что Жан-Жак очень похож на Бон-Бона — в нём нет и следа порченой крови де Лавардаков. Ты его отец, Бон-Бон.

— К чему вы клоните?

— Я всего лишь говорю, что нелепо ревновать меня к Самюэлю Бернару. Мои и его дела — ничто в сравнении с нашим романом и общим сыном.

Взгляд Бон-Бона рассеянно остановился на знаменитой многоглавой мечети, украшающей стену за Элизиной спиной.

— Вы напомнили мне о том, что я предпочёл бы забыть. Я мог бы справиться получше.

— Ерунда!

— Я мог бы полностью избавить вас от обвинений в шпионаже.

— Возможно, да. Но я думаю, всё обернулось к лучшему.

— Что?! Вы вышли замуж за человека, которого не любите, а Жан-Жака похитил выживший из ума саксонский банкир?

— Это ещё не конец истории, Бон-Бон. Сегодня мы встретились, чтобы её продолжить.

— Да. И место выбрано занятное. — Россиньоль подался вперёд и понизил голос так, что Элизе, дабы расслышать, пришлось почти коснуться лбом его лба. — Два года я читаю все письма этих людей, но никогда не видел их лиц и не пил их кофе.

— Он тебе нравится?

— Лучше обычного, — признал Россиньоль, — хотя сам по себе не настолько хорош, чтобы вы и герцогиня д'Уайонна неустанно пели ему хвалы.

— Вот видите! Чего только я не сделаю ради криптологии! — Элиза с улыбкой развела руками, приглашая Россиньоля восхититься великолепием кофейни Исфахнянов. — Что-нибудь за последнее время узнал?

— Здесь не время и не место об этом говорить! Впрочем, в любом случае нет. Я был слишком занят, читая ваши письма.

— Интересное чтение?

— Даже чересчур. Лотару вы пишете: «Вторжение в Англию наверняка отменят», финансисту в Лион: «Вторжение близко, нам надо будет платить войскам!»

— Ты не знаешь и половины.

— Я тревожусь, как бы вы вновь не угодили в беду и не вынудили меня скакать куда-то во весь опор, подделывать документы, лгать высокопоставленным лицам… что я сделаю с превеликой охотой, — торопливо добавил он, заметив, что Элизины губки начали надуваться. — Но чудо, что вам простили прежний раунд обмана и шпионажа. Второй раз…

— Ты ровным счётом ничего не понял, — сказала Элиза. — Это было не прощение, а экономическая сделка. Я и не вышла сухой из воды, как тебе представляется, а заплатила чудовищную цену, которую ты не в силах вообразить. Ты, возможно, думаешь, что я вновь окунулась в море интриг после двух лет передышки — спокойных лет для тебя, Бон-Бон, но мне всё это время казалось, будто я под водой и только сейчас всплыла настолько, что снова могу дышать. Я буду изо всех сил царапаться когтями, пока не выберусь окончательно.

— Вы никогда окончательно не выберетесь, — заметил Россиньоль, — но если ваша натура требует царапаться, то царапайтесь, сколько хотите. Кстати, спина моя с прошлого раза совсем зажила…

— Сегодня у меня ещё три светские встречи, но, может быть, я выкрою время для четвёртой. — Элиза положила на стол перед Россиньолем стопку писем. — Я собиралась их отправить, но подумала: почему бы просто не отдать напрямик Бон-Бону?

— Я расшифрую их в ожидании вашей четвёртой светской встречи, — сказал Россиньоль. — А вот то, что пришло вам. — И он вручил Элизе пакет.

— Спасибо, Бон-Бон. Что-нибудь интересное?

— В сравнении с тем, что мне по большей части приходится читать? Безусловно, мадам.

Даниель Уотерхауз — Элизе

19 апреля 1692 г.

Получил Ваше недавнее письмо с настоятельной просьбой срочно рассказать о Монетном дворе и тех, кто им заведует. Ума не приложу, зачем Вам понадобились эти сведения в такой спешке. Уверяю Вас, Вы обратились не по адресу. Обращаться следовало к маркизу Равенскару. Я взял на себя смелость передать Ваши вопросы ему. Можете рассчитывать на его умение хранить тайны. Надеюсь, что у Вас всё хорошо.

Неизменно Ваш

Даниель Уотерхауз.

Роджер Комсток, маркиз Равенскар — Элизе

20 апреля 1692 г.

ЭПИСТОЛА

Её сиятельству ЭЛИЗЕ, герцогине Аркашонской и (хотя во Франции этого не признают) Йглмской

Мадам,

Смиреннейше повергаю к ногам Вашим сие послание и молю Всевышнего, дабы Вы сочли оное удовлетворительным ответом на вопросы, направленные Вами моему мудрому собрату доктору Даниелю Уотерхаузу, члену Королевского общества.

АПОЛОГИЯ

Олимп красы подобной не вмещал,

Елены лик сон у богинь отъял.

По-нашему, не велика напасть,

Но в горних возрастает всяка страсть —

Флот пенит море, меж богов разлад,

Погибли храбрецы, в руинах град.

ЭЛИЗЫ слава мчит через пролив —

Французы, светоч под сосудом скрыв,

Держали про себя досель,

Но блеск, что светит в кажду щель

Всё ж не сумели утаить;

Богини стали слёзы лить,

Мужчины смотрят в трепете, и рады,

Что миновали веки Илиады.

СУДАРЫНЯ,

Вы, привычная к бесподобному Версалю, нашли бы Лондон недостойным Вашего взора, особливо же мой дом на Ред-Лайон-сквер, доселе являющий собой лишь груду камней и брёвен. Единственным украшением оного служит архитектор, доктор Даниель Уотерхауз, каковой с прилежностью, ему свойственной, надзирает за работами, проводит измерения, составляет чертежи и прочая, и прочая. Сегодня я встретился с доктором Уотерхаузом по поводу строительства и в ходе дружеских возлияний узнал, что его удостоила письмом несравненная герцогиня Аркашонская и Йглмская, весьма обсуждаемая в кругах английской знати: ибо иные утверждают, будто ум её уступает лишь красоте, иные же ставят первое превыше второго. Не имею по сему поводу собственного мнения, понеже, ослеплённый блеском ума, коим сквозит послание доктору Уотерхаузу, смею лишь предположить, что, удостоившись личной встречи, был бы в равной мере ошеломлён сиянием красоты Вашей. Посему, отодвигая в сторону вопрос, на каковой не могу ответить за отсутствием данных (хотя, уверяю Вас, не по недостатку любопытства), обращусь к вопросам, заданным Вами доктору Уотерхаузу в недавнем послании, а именно, кто заведует Монетным двором в лондонском Тауэре и резонно ли допустить, что он — добрый тори?

Ответы, соответственно: сэр Томас Нил и, да, такое допущение резонно, хотя и ОШИБОЧНО. Резонно, ибо, как Вы наверняка слышали, в правительстве нашем с выборов 90-го года царит засилье тори. Ошибочно, поскольку должности и