Мы уходим в степи - Николай Владимирович Зайцев

хохота на тебя смотреть не могу! Снимай скорее это недоразумение с золотыми погонами. Сейчас я тебе тельняшку выдам, а к вечеру и маузер перед строем вручу! За отличную проведенную операцию! Героя из тебя делать буду! Скажу разведчик наш, Мишка, помог полк беляков уничтожить! Сразу взвод дадут, а то и роту! Через месяц полком командовать будешь и «Знамя» на грудь первое получишь! Комполка Григорьев! Или, нет! Вслушайся только! Комдив Григорьев! Звучит!!! Эх, Мишка, братуха! Заживем! Такие дела начнем воротить! Ух! Мне помощник позарез нужен! Геройский!!! Ну такой, как ты, правильный. Понимающий! Преданный! За то, что я тебя сейчас спасу, за то, что я из тебя героя сделаю, ты же будешь мне предан, Мишка? Ведь так?

— Нет, — спокойно сказал я.

Товарищ Май поперхнулся воздухом и посмотрел на меня ошалелыми глазами.

— Нет?! Как «нет»?!

— Так и нет. И форму мою оставь в покое.

— Да ты… Да ты… — зачастил комиссар. — Да ты контуженный, Мишка! Вот оно, что! А я сразу не понял! Мишка, очнись! Приходи в себя! Ты разве не понимаешь? Мы же сейчас такие дела начнем творить — мир перевернем. Да мы первыми лицами станем в союзе республик. Хочешь, я тебе Армению подарю?! Да что там Армения! Я тебе Америку подарю! Мы же пламя революции по всему миру разнесем. Мы такими станем…короли, вожди и фюреры с рук есть начнут.

— Изыди сатана, — я перекрестился. И хмуро посмотрел на в миг остолбеневшего комиссара. — Не искушай меня дьявол.

Май неуверенно растянул губы в улыбке, не до конца веря в происходящее. Я был серьезен. И улыбка стала съезжать с его лица. В глазах мелькнул вопрос: «Ты сейчас серьезно? Серьезно?» Я отвернулся и сплюнул вязкую слюну. Давно хотел. Вкус крови во рту дурманил и без того разрывающееся сознание. Скорее бы всё закончилось. Перед глазами стояли образы: улыбающегося подпоручика Аверина, добродушного казака Харлампия, скромной и любимой Зои. Все они с каждой секундой отдалялись от меня. А я не хотел. Не хотел их потерять.

Комиссар, хмыкнув, сдвинул буденовку на затылок, разом теряя ко мне интерес.

Вот так одним росчерком руки, я поставил на себе крест. Ну, и пусть. А погоны не сниму. Сроднился с мундиром. Мой он.

— Ну, и дурак, ты, Мишка, — как-то спокойно и буднично сказал новый комиссар. — Дураком был, дураком и помрешь. Этот мир не для тебя. Не увидел ты перспектив. Недалекий!

— И не для тебя! — хмуро сказал я.

Май рассмеялся. Похлопал меня по плечу, но теперь не дружески, а так, что спотыкался при каждом разе.

— Нет, Мишка. Я, в отличии от тебя, тут останусь. Заживу! Поверь на слово. — Потом повернулся назад и свистнул.

-Эй! — Комиссар снова громко свистнул явно, чтобы кто-то обратил на него внимание. — Товарищ Лаза! Подь сюда! — И он поманил к себе красного командира. Тот, не теряя достоинства, важно и медленно, в вразвалочку подошел к нам, с хрустом надкусывая белое яблочко.

— Че?

— Товарищ Лаза, — сказал комиссар, укоризненно качая головой. — Не «че», а явился по-вашему приказанию и честь отдал.

— Хватит, — сказал угрюмо товарищ Лаза. — Накозырялся. Ты бы бросал свои буржуазные замашки, товарищ комиссар, а то сам знаешь… — Красный командир многозначительно замолчал.

— А то, что? — заулыбался товарищ Май, явно подначивая.

— А ничего, — грубо оборвал его Лаза и досадливо размахнувшись, выбросил яблоко в канаву. — Я комполка! А ты при мне! Меня между прочим солдаты выбирали! А тебя кто?!

— А меня Москва, — улыбаясь ответил Май и медленно достал из кармана аккуратно свернутый листок. Развернул. — И у меня мандат, дающий мне неограниченные полномочия!

— Да, что ты меня своим мандатом пугаешь?! Пуганные мы! Умел бы я читать! — воскликнул Лаза, и сплюнул в жухлый папоротник у дороги.

— Не горячитесь, товарищ комполка, — примирительно сказал Май. — Я к вам прислушался.

Лаза недоуменно скинул бровь и снова нахмурился. Ох, и не нравился ему этот подозрительный хлыщ из Москвы: и за пьянки расстреливал, и девок обозных разгонял и против Анархии был.

— Вы же правы, товарищ Лаза! Абсолютно правы! Зря я вас сразу не послушал.

— Чего? — Пробасил комполка, явно растерявшись.

— Нечего тут размусоливать! Прав, ты товарищ командир Лаза от начала и до конца! Контра — это белая, неисправимая и идейная. Зря я тебя сразу не послушал: наших накромсал, и должен понести немедленно наказание. Пришли-ка мне расстрельную команду. Будем кончать гада!

— Команду? — переспросил комполка, — на одного затрёпанного офицеришку? И одного моего ординарца хватит! Петр! Подь сюды!

— Ну, чаво опять? — отозвался здоровенный розовощекий детина. На шеи его болтались почти новые сапоги, снятые с убитого офицера. Может, и Аверин носил. Я отвернулся и взгляд мой невольно задержался на дне канавы. Видимо, здесь мне и лежать. В придорожной яме. Я посмотрел в небо. Хоть бы солнце увидеть. И вздохнул: серое небо. Холода, как ни странно не чувствовал. Ледяной ветер трепал полы шинелей красноармейцев. А я, в одном мундире, без бекеши (ее сняли, когда я был без сознания) совершенно не ощущал ледяного дыхания поздней осени.

— Погодь, — сказал товарищ Лаза. Теперь он размышлял и это было ему трудно. — А речь? Ну, чтобы всех проняло? Чтобы с новыми силами бить контру! До последнего! До победы!