По прозвищу «Сокол». Том 3 - Алекс Рок

Не Тучка. Рыжий толстый кот с трёхцветной мордой, вальяжно вышагивая, остановился передо мной в паре метров. Сделал к нему пару шагов навстречу. Шестое чувство, присущее лишь детям, цыкнуло, слишком поздно подсказав о совершённой ошибке. Кот ощерился, встал на дыбы, не желая моей доброты.

Нет, не доброты.

Моей плоти.

Нечто несуразное, безобразное рвалось наружу из тщедушной(лоснящейся) кошачьей шкуры. Блеск светящихся в ночи зелёных глаз гипнотизировал, заставлял волосы встать дыбом, беспомощно ждать, когда удлиннившиеся клыки вопьются в шею. Кот с каждым мгновением рос, обращаясь размерами с тигра, со слона… Когти с мягких лап проломили плоть асфальта, пустив паутины трещин. От беспомощности хотелось заплакать, тело не подчинялось.

Камень, брошенный невесть откуда рухнул прямо меж нами, промчался мимо злобно оскалившейся кошачьей морды. Чудище на миг потеряло ко мне интерес, я почуял облегчение, словно путы, стискивавшие меня по руками и ногам больше не властны. Рванул прочь что было сил. В ушах гремел стук собственного сердца, обращаясь в мантру повторяющихся слов: – Прячься, прячься, прячься!

Прыжок в кусты, жесткие ветки хлестнули по лицу, оставляя на щеке влажный кровавый след. Мозг ругался на глупость, чем могут спасти кусты? Будь у того чудища желание, оно бы уже трапезничало мной.

Покачал головой, огляделся, пытаясь понять, где же оказался. Девятиэтажки окружили со всех сторон мрачными спящими великанами, пустые дупла битых окон смотрели за мной из заброшки. На улице стояла глубокая ночь. На детской площадке безвольно прыгал яркий мяч, чеканил резиновый отскок, бил по ушам. Здравый смысл, пытаясь сохранить остатки рассудка, шептал, что это лишь заигравшийся до темноты мальчишка. Как его только не окликнули родители? Глянул за песочницу и старую горку, увидел дрожащее марево начертанных на грани реальности каракулей.

Ужас придал сил, толкнул в спину, заставил бежать. Нога ступила на намалёванные посреди асфальта линии. Ткнулся с размаху в незримую стену. Земля под ногами пошла дрожью, ночную тишь разрезал рёв несущегося невесть откуда взявшегося здесь поезда.

Я попятился, рухнул. Неумолимой смертью на меня мчался оскаливший клыки состав. Разевая влажную слюнявую пасть, стальной великан чавкал, лелея надежды отведать человечинки здесь и прямо сейчас…

Вздох, наполненный то ли усталостью, то ли сожалением. Юркая маленькая тень, силуэт мелькнувший перед глазами. Мягкое касание тёплой руки, рывок в попытке поставить меня на ноги. У спасительницы получилось, вот только попусту. Приподнявшись на колёсах, словно на подъёме, голодный червь поезда на миг завис в воздухе над нами, готовясь проглотить.

Обутая в сандалию нога коснулась меловой посыпки справа, нарушила целостность. Словно осатаневший понял задумку. Это же путь к спасению! Она протиснулась первой, вцепилась обеими ручками в в мою ладонь и, зажмурившись от натуги, потащила за собой.

Громада поезда призраком провалилась сквозь асфальт, оставив после себя лишь грохот стальных сочленений. По незримым шпалам стучала сталь колёс, в раздавшемся голодном рёве слышалась неподдельная обида. Лишили ужина…

Я глянул в лицо спасительницы, она была младше меня на пару-тройку лет, совсем малявка. На коленке пластырь, короткая стрижка волос, на щёчках застывшие следы слёз.

Признать в ней Миру без подсказки было попросту невозможно…

Глава 15

Слов не было, мрак ел их вместе с остальными звуками, душил в зародыше, заставлял обходиться без них. В самом деле, что тут можно сказать такого, о чём невозможно догадаться?

Сегодня я узнал кое-что ещё. У мрака есть имя. У ужаса есть ноги. Словно дикий зверь, он гонится следом, будто кошка играет с уже обречёнными мышами.

Куда бы мы ни сунулись, ни пошли, нас преследовали порождения кошмаров. Тщетно смотрел на циферблат висевших на магазине часов. Сломалась пружина, часовая стрелка беспомощно плясала у двенадцатой отметки.

Ужас без конца.

Чёрная полночь норовила породить жутких созданий из всего, что только попадалось на глаза. Среди парковых берёз и маленьких, будто специально для парочек сколоченных лавчонок бродила бледная дева. Тень волос оставляла кровавые следы, под растрёпанными космами пряталось полное отчаяние лицо.

Отчаянием можно было убивать.

Мира, Мира, Мира.

Катал её имя на языке, словно конфету. Она научилась говорить жестами, взглядом, обозначать позицию вздохами, мне далеко до её мастерства. У школы потоками мчались на урок ранцы, словно таящиеся внутри них учебники спешили к знаниям. Девчонка хватала меня за руку, едва делал шаг в сторону, боялась быть без меня.

Или напротив, боялась за меня.

Смерть таило всё, что окружало. Хрипящие призраки повесившихся выглядывали из разбитых окон заброшенного дома, тянули холодные руки, надеясь уволочь зазевавшегося путника. Сыто рыгая пьяным духом, толстопузы переваливались на вазоподобных коротких ножках. От каждого их движения слух царапало шорканье камня, я не сразу признал в них ожившие городские изваяния.

На плечах любопытства сидела жуткая смерть. Под ногами разевались рты спрятавшихся в асфальте гигантов, синие языки облизывали бледные губы, кривые зубы отдавали гнилостной вонью. С помойки навстречу спешили брошенный зонт и детская машинка, над головой хлопала крыльями ищущая добычу саранча размером с автомобиль.

Мы прятались под детской горкой, за рекламным знаком, в кустах. Один раз Мира умудрилась сорвать сушащееся на улице невесть кем брошенное детское одеяльце с теплом безмятежных снов. Оно обладало свойством гнать взашей детские страхи, и они в самом деле отступали. Сердце не давало покоя, выдавая неустанное стаккато. Дрожа под плотной тканью, чуял чужое неживое присутствие. Воображение, бич ребёнка, кисть страха, рисовало облик смерти. Жуткая боль сроком на двенадцать часов, готов к ней, дружище?

Ответа не было.

Как и смерти.

Отстояв положенное и поняв, что добыча ускользнула из лап, чудища отступали, уходили прочь, даря на прощание жуткое хлюпанье голодных животов.

Сон Миры щупал меня взглядом, словно несмышлёныш новую игрушку. Пытался понять, кто я, что я, и на какой зуб меня попробовать. Одно он знал точно, моя смерть ему в сладость…

Мира смотрела на меня, как на спасителя. Узнала, видел по взгляду восторженных глаз. Словно не она меня спасала, я выносил её на крепких руках из хоровода смерти.

Чувство обузы угнетало, било по здравому смыслу, не давало сосредоточиться. Я ей мешаюсь. Она знает, где застыть, будто вкопанная, а где бежать без оглядки, к чему можно прислониться, а к чему не стоит подходить и на пушечный выстрел.

Я был медленней, чем она. Тяжелее, глупее, реагировал с запозданием. Может, проведи я здесь столько же времени, сколько и она, научился бы. Пока тащился в аутсайдерах.

Не хватало слов. Хотелось спросить, поделиться, но вместо того лишь едва уловимый язык тела.

Держались за руки, словно брат