Доброволец - Владимир Максимович Ераносян

Спаренный пулемет одного из танков попытался достать удаляющийся спорткар, но по высунувшемуся из люка стрелку выпустили несколько обойм из черного буса, вырвавшегося из этого пекла следом за «феррари».

Погоня была недолгой. Десантник посоветовал не сворачивать на трассу, а мчаться по объездной, мимо холма. По грунту. Там, у часовни из березового сруба, недалеко до просеки, а в лесу каратели еще не успели бы организовать засады. Ехать с таким подвесом по грунтовой дороге будет почти невозможно, но в том то и дело, что почти. Да и просека широкая и короткая. Ухабы не страшнее выбоин на асфальте, что усеяны по всей трассе. К тому же кто знает, где заканчиваются украинские блокпосты и где за мешками с песком следят за дорогой наши…

Бус несся за нами, отстреливаясь от преследующих «хаммеров» и «кугуаров». Партизан вспомнил о сюрпризе и спросил у братвы:

— А шипы есть?

— Целый мешок.

— Так рассыпьте им под колеса!

Парни сообразили. И скоро в кювет соскочил «хаммер», а затем подбросило на бордюре «кугуар». От погони мы ушли безболезненно.

Небо разразилось молнией, за которой последовал сильный ливень. До холма оставалось километра полтора по грунтовой дороге. Ну, от силы два. Я нажал какую-то не ту кнопку на руле, больше напоминающем штурвал, и динамики разразились гангста-рэпом, с мощными басами и бочками. Это немного расслабило.

Когда я оглянулся, то обнаружил, что отец Митяя сморщился от неудовольствия. Мимика на лице виолончелиста определенно указывала на то, что наши музыкальные пристрастия кардинально отличались. Ему не просто не нравился подобный кранк, он его бесил даже теперь, когда именно этот жанр возвестил нам об относительной безопасности. Мы ведь оторвались! Это точно. Значит, мелодия жизни в данном случае звучала в рэпе. Но я не хотел никого раздражать, поэтому, не сбавляя газ, стал искать на панели световой индикатор отключения звука. Тут я что-то переехал. Треск был небольшой. Низкопрофильная резина не пострадала.

— Елки, что это было? — не понял я.

— Собака, мы сбили собаку, — уверенно сообщила Марта.

— Жалко. — вздохнул я, но не остановился.

Глава 21

Крещение

С самого утра батюшка Никифор, приходской священник православного храма московской юрисдикции, возвышающегося на холме практически идеальной округлости над городищем, готовился к таинству крещения младенца. Было много желающих совершить обряд на праздник Покрова Пресвятой Богородицы после утреннего молебна, поэтому служка бабка Анастасия записала всех по порядку, согласно очереди, раздала родителям инструкции и молитвенники и попросила не опаздывать. На каждого малыша час, не больше. Батюшка управится. И от сатаны отречет, и молитву верную прочитает, и в купель окунет. Опытный настоятель, ни дать ни взять.

Восприемники исповедались и причастились накануне. Наряженная в лучшее мама надела платок и принесла мальчика трех месяцев от роду. Женщина, по всему видно, одинокая. Батюшке шепнули: вдова. Муж погиб по трагической случайности. То ли забрел на минное поле, то ли наткнулся на растяжку. Беда вокруг. Лишь в храме бедная нашла утешение. Мужа потеряла, но есть ради кого воспрянуть духом и продолжать жить. А опека Господа нашего для обездоленных непреложна и очевидна для тех, кто глаза имеет и сердце доброе. Отец Никифор возложил руки на младенца.

Батюшка предчувствовал что-то не очень хорошее. Жуткое. Плохо спал сегодня. До того, как пришла на таинство вдова с малышом, помолился, перекрестился на распятие из гладкого кипариса и вышел из калитки, интуитивно всматриваясь вдаль. Долго смотрел на небо смурное. Быть дождю. И половодью на речке. Вода здесь чистая, родниковая, а родник сам у плакучей ивы, ближе к часовне. В речку впадает. Там, у родника, мелкая она, по колено. Вброд можно перейти — и попадешь на дорогу грунтовую. Рукой подать до трассы и до леса.

С тревожными думами облачился отец Никифор в епитрахиль с золотым шитьем, застегнул ее поверх рясы и аккуратно поправил наперсный крест на цепи. Воду в купели нагрели до комнатной температуры, чтоб не застудить трехмесячного раба Божия Егора. Заблаговременно освятили. Отец Никифор перед прочтением «Символа веры» с подобающей для священнодейства проницательностью вглядывался в лица крестных родителей и вопрошал:

— Крестик и рубашку белую не забыли?

— Не забыли, батюшка…

— Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единароднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света…

Крестные родители внимали молитве и повторяли святые слова. Младенец молчал с серьезностью взрослого и любопытно присматривался к латунной купели.

— …И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь…

Священник обратил верующих на запад и спросил:

— Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

— Отрицаюся…

Кто ж знал, что явятся погромщики. С факелами, с портретами иродов, с бесноватым лидером во главе. Вбежала служка.

— Батюшка, идут! Идут окаянные.

Отец Никифор, словно не замечая, продолжал обряд. Трижды окунул младенца и только после этого приказал служке:

— Закрой вход на засов, Анастасия, а дьякону крикни звонить в колокол. А сама руки в ноги и до дому!

Так и сделала. А батюшка принес сосудики с елеем и миро. Говорил про себя: «Успели… Неужто посмеют погром в церкви учинить?» и совершил таинство миропомазания быстрее обычного. Затем едва не бегом занес младенца через пономарские двери в алтарь, поклонился престолу, приложил новоцерквленного к иконостасу и скоренько вынес мальчика к амвону. Затем после трех земных поклонов бережно передал младенца крестному отцу, сказав при этом:

— Возьми, мать, чадо свое у восприемника и бегите через калитку к роднику. А оттуда через дорогу в лес. И не оглядывайся. Он хоть и под покровительством небесным отныне, но защита Божья лишь тебе, матери, в помощь. И вы, люди, ступайте. А я помолюсь, чтоб худо отвадить.

— Останемся мы, батюшка! — сказали мужики.

— Расходитесь! — настоял отец Никифор. — Много их. Спровоцируете на погром. А попа с немощным дьяком, авось, устыдятся сокрушать.

И верующие спешно собрались и пошли. А вернее, побежали. В дверь уже стучались. Доносился собачий лай.

— Відчиняй! Бісівський виродок! Піп московський! Відкривай двері. Попереджали тебе, щоб провалював у свою Московію! Слава нації! Смерть ворогам! Слава Україні! Героям слава![2]

Темнее