Адвокат Империи 14 - Ник Фабер

— А ты, Миша, с какой целью интересуешься?

— Да так… просто…

— Да, — не стал я скрывать. — Я представляю одного человека в суде.

— Но у вас же нет лицензии, — тут же встряла Екатерина, но тон её вопроса не носил негативного характера. Скорее обычное любопытство.

— Верно, Катя. И именно по этой причине я делаю это по доверенности адвоката, который является официальным представителем нашего клиента. А теперь колитесь. Вам Шарфин растрепал?

Судя по виноватым и отведенным в сторону взглядам, я попал в цель.

— Так что? Я прав?

— Правы, — негромко отозвался за всех Мелехов. — Он даже предлагал сходить и…

— И посмотреть? — угадал я и не смог сдержать смешка, когда Пётр кивнул.

Видимо, Юра рассчитывал на то, что Калинский прямо там меня и похоронит, хотя я вообще не мог представить, как так вышло, что они знакомы. Впрочем, а какое мне, собственно, дело?

Но что меня удивило куда больше — это эмоциональные реакции на упоминание Шарфина. Ладно там Самойлов или Григорьев. Эти, да и остальные в массе своей, судя по всему, не особо любили главного выскочку группы. Но вот негативные чувства со стороны Екатерины, Мелехова и той же Алины меня действительно поразили. Я то думал, что они, так сказать, состоят в одной «банде». Если раньше, в самом начале, они чуть ли не вслед за ним договаривали, стараясь меня поддеть, то сейчас испытывали по меньшей мере раздражение при упоминание его имени. А Екатерина так и вовсе источала отвращение при одном только упоминание.

Похоже, что достал он не только меня.

Глянув на часы, решил, что лучше вернуться к лекции.

— Ладно. Уже пятнадцать минут прошло, а мы тут лясы точим. В общем, если Шарфин предложит вам что-то такое ещё раз, то рекомендую согласиться. Сходите, да посмотрите. Сочтём это практическим занятием. А теперь давайте вернёмся к занятиям. Итак, примеры неэтичных приёмов на перекрёстном допросе. Слушайте внимательно, вы это запомните не из конспекта, а потому…

Дверь в аудиторию открылась.

— О как, — сказал я, глядя на вошедшего. — Неужто решил почтить нас своим присутствием?

— Опоздал, — буркнул Шарфин. — Бывает.

— А причина? — уточнил я, сохраняя максимально доброжелательный и даже весёлый тон.

— В столовой обедал. Я же не стадо, чтобы со всеми по звоночку бежать, — буркнул Юрий и направился к своему месту.

Забавно. Судя по всему, он внутренне готовился дать мне отпор. Видимо думал, что я из его опоздания скандал устрою или ещё что. Не. Мы работаем тоньше.

— Ну, добро пожаловать на лекцию, — произнёс я. — Потом попроси у кого-нибудь конспект. Перепишешь начало лекции. Если тебе его кто-нибудь даст, разумеется.

Ох, это надо видеть. Судя по эмоциям окружающих, вряд ли кто-то поступит таким образом. И, если верить его недовольной роже, Шарфин это прекрасно понимал.

— Ладно, вернёмся к лекции. Первый: намеренное введение в заблуждение, когда вы используете реальную деталь, чтобы создать у свидетеля ложную уверенность…

Один за другим я диктовал им методы, а они записывали. Давление через личные нападки, агрессия в подаче, социальное давление, манипуляция эмоциями, ловушки с формулировками и другие. Всё это было неэтично и даже неправильно. Но при правильном применении являлось хорошим инструментом для ведения работы со свидетелем. В своей прошлой жизни я использовал все из них. Потому что, как я и сказал им раньше, если свидетель настроен враждебно и не хочет идти на конфликт, миндальничать с ним нет смысла.

— Все эти методы — рабочие, — сказал я, закончив писать пункты мелом на доске. — Они грязные. Манипулятивные. Неэтичные. Но при определенных обстоятельствах и сноровке допустимы, если вы соблюдаете тонкую грань. Ваша задача — иметь чёткое понимание, где именно пройти по лезвию, не оступившись и не допустив ошибок. Это не просто.

В первом ряду поднялась рука.

— Но… если всё это — давление, как тогда вообще проводить перекрёстный допрос? Мы же не чай пьем с обвиняемым. То есть я помню, что вы сказали, но если давление нельзя применять, то что нам делать?

Я лишь усмехнулся.

— Хороший вопрос, Алин. Смотри. Сейчас покажу.

Народ с интересом посмотрел на меня. Я же взял со стола папку.

— Итак, ребятки. Внимание! Мелехов! Какого цвета эта папка?

Пётр посмотрел на меня с лёгким недоумением, но ответил так, как нужно.

— Синяя.

Услышав его ответ, Шарфин вытаращил взгляд на папку и лишь презрительно фыркнул.

— Молодец. Самойлов?

— Ну синяя, и что?

— Правильно. Дьякова?

— Она синяя.

— Да, — тут же сказал я, заметив улыбку на её лице. — Всё правильно. Молодчина.

Я опросил еще нескольких ребят и каждый раз получал той или иной тональности ответы о том, что красная папка в моей руке была синего цвета. И с каждым таким ответом непонимание на лице Шарфина росло всё больше и больше, превращаясь в растерянность.

— Екатерина? — решил я выбрать последнего сообщника.

— Папка синяя, — с уверенным видом заявила она.

— В точку, — повернувшись, я как бы невзначай прошёлся глазами по аудитории и остановился на Шарфине. — Юра?

— Чё? — буркнул он, явно не желая участвовать в этом акте коллективного помешательства.

— Ты мне не чёкай, — произнёс я и помахал папкой в руке. — Какого цвета?

— Ну синего, — сказал он, явно желая поскорее отвязаться от идиотского вопроса.

— Уверен? — уточнил я самым серьёзным тоном, на какой только был способен.

Парень помедлил. Он посмотрел на папку, потом на других. Красная. Ну точно красная. Но…

— Синяя, — пробормотал он, и в этот раз его голос прозвучал неуверенно.

Я положил папку обратно на свой стол.

— Вот так, господа, и работает социальное давление, — начал я обьеснять, сев обратно на своё место. — Этот простой приём с папкой иллюстрирует один из ключевых психологических эффектов — социальное подчинение. В стрессовой или неуверенной обстановке, особенно в зале суда, свидетель подсознательно стремится соответствовать мнению большинства или авторитетным фигурам. Порой это делается неосознанно. Просто для того, чтобы избежать конфликта, смущения или изоляции. Даже если он знает правду, давление среды способно исказить восприятие или реакцию. Опытные адвокаты, какими я надеюсь все вы станете, сможет создать атмосферу согласия вокруг ложного утверждения, может