Темная сторона - Майк Гелприн

– Ничего. Я тут слегка задремал, – признался он. – А в чем дело?

– Понимаешь, – Надя зябко поежилась, – я слышала что-то. Заунывное что-то, протяжное, словно вой. Во сне слышала.

Игорь хмыкнул.

– И что с того? Вернемся в Томск, купим тебе сонник.

– Я не во сне слышала. То есть во сне, конечно, но…

Игорь потянулся, шумно зевнул.

– Тебя не поймешь, – сказал он. – То во сне, то не во сне. Знаешь что, ложись спать. Завтра будет трудный день. Кто знает, где эти черти причалили и сколько нам до них пилить.

– Ладно, – от исходящей от Игоря уверенности тревога у Нади прошла. Она улеглась на фуфайку, подложив под голову руку, и в этот момент звук повторился. Гулкий, зловещий, грозный. Надя ахнула, вскочила на ноги. В трех шагах растерянно озирался по сторонам Игорь, лишь Артем по-прежнему безмятежно похрапывал.

– Волки, – растерянно прошептал Игорь. – Это, наверное, волчий вой.

Надя почувствовала, что близка к истерике.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – едва сдерживаясь, бросила она.

– А что мне – чечетку сплясать? – зло ответил Игорь. – Ну, волки, большое дело, – уже миролюбиво продолжил он. – Летом они сытые. Да и потом, у нас топор есть. Если что, отобьемся. Ложись спать.

– Нет уж, – выдохнула Надя и в следующий миг разревелась. – Вам только бы спать, – сквозь слезы бормотала она. – Какой тут сон, я больше глаз не сомкну.

Вой раздался вновь, еще более грозный и пронзительный, чем предыдущий. На этот раз Надя, не удержавшись, взвизгнула от страха.

– Что за епст? – оторопело спросил пробудившийся, наконец, Артем.

– Не знаешь что?! – набросилась на него Надя. – Так спроси своего друга, он тебе расскажет. Так, надо уходить отсюда, убираться, что расселись?

– Волки, – объяснил Игорь и вновь зевнул. – Воют где-то на луну. Я как услышал, тоже поначалу испугался.

Артем неспешно сел, затем поднялся. Притянул Надю, обнял, она уткнулась лицом ему в грудь и заревела навзрыд.

– Ничего, – говорил, прижимая Надю к себе и поглаживая ее по коротким каштановым волосам, Артем. – Ничего, епст, не бойся. Волки – это не страшно. Нечего нам их бояться, пускай лучше они нас.

Надя всхлипнула, подняла на Артема заплаканные глаза. Все-таки он молодец, подумала она. Спокойный, выдержанный, а что грубый и недалекий, так кто не без изъяна.

– Хорошо, – сквозь слезы улыбнулась она.

– Ну вот и лады, – заключил Артем. – Ложитесь спать, епст. Моя очередь дежурить.

Автоматная очередь разорвала степенное лесное спокойствие. На расстоянии в пять шагов она перечеркнула атакующего, отбросила его и опрокинула наземь.

Медленно, очень медленно Литовченко двинулся вперед. Вгляделся, усилием воли подавил страх. Застреленный походил на человека, но человеком явно не был. Узловатые, поросшие густой шерстью руки, а скорее лапы, конвульсивно дергались, взрывая землю бурыми кривыми когтями. Нижние конечности в брезентовых, выпачканных грязью штанах были неподвижны, чудовищного размера ступни походили на уродливые, распяленные резиновые перчатки. Литовченко бросил взгляд на лицо умирающего, и его едва не вывернуло, как недавно Хакимова. Костистое, оскалившееся, с запавшими желтоватыми глазами и покатым лбом, это лицо больше походило на морду. На волчью морду, понял прапорщик, а свалявшиеся пегие волосы – на шерсть.

Литовченко осторожно приблизился. В двух шагах от застреленного урода лежал отлетевший в сторону кухонный нож с треснувшей рукоятью. Прапорщик нагнулся, двумя пальцами брезгливо его подобрал, осмотрел лезвие и зашвырнул нож в лес.

Желтоватые глаза закатились, когти перестали скрести землю, похожий на волка человек дернулся в последний раз и застыл.

– Сволочь, – сказал вслух Литовченко. – Гнида такая, гадина…

Он перевел дух, оглянулся по сторонам. Солнце уже едва выглядывало из-за лесной изгороди. С минуту прапорщик обдумывал положение. Если поблизости бродит еще парочка таких тварей, то ночи в лесу ему не пережить. Оставался единственный путь – к объекту, и предстояло спешить, чтобы достигнуть его до темноты.

Держа автомат наготове, Литовченко зашагал по просеке. Стараясь не смотреть, обогнул тело Хакимова, ускорился, затем побежал. К зарезанному псу он приблизился, когда начало уже темнеть. Перескочил через него и побежал дальше. Настежь распахнутых ворот прапорщик достиг, когда вечерние сумерки уже сгустились.

Литовченко остановился и медленно, опасливо двинулся к объекту. Поравнялся с воротами, прижавшись спиной к распахнутой створке, приставными шагами добрался до проема и заглянул вовнутрь. Метрах в десяти от ворот скрючилось на бетонной плите обезглавленное женское тело, за ним мужское, с головой, но без нижних конечностей. Между ними распростерлась, вытянув лапы, собачья туша.

Литовченко окинул взглядом зажатое стальным забором пространство метров в полтораста в диаметре. Уложенную бетонными плитами площадку. Пустой решетчатый собачий вольер. Двухэтажное кирпичное строение по левую от него руку, по виду – жилой дом. Гараж поодаль, застывший рядом с ним грузовик. Приземистое прямоугольное здание, судя по всему – генераторную. И примыкающий к ней справа массивный куб с плексигласовыми стенами. Свет ни в одном окне не горел, во тьме тела убитых походили на небрежно разбросанные по бетону тюки с тряпьем.

Стиснув зубы, прапорщик отлепился от воротной створки и рванул внутрь. Отмахав с десяток прыжков, остановился, описал стволом автомата полукруг, замер, прислушиваясь и вглядываясь в почти уже полную темноту. Ничего не услышал, не разглядел и бросился к генераторной. Дверь ее оказалась распахнутой, распределительный щиток развороченным, разорванные провода лезли из щитка, будто расплетающийся клубок змей. Минут пять Литовченко постоял недвижно, давая глазам привыкнуть к темноте. Затем, когда из-за облаков пробилась полная луна, двинулся к кирпичной двухэтажке. В отличие от генераторной, входная дверь в нее была заперта. Прапорщик шагнул на крыльцо, собираясь отжать дверную ручку, и в этот момент, как тогда, в лесу, уловил за спиной движение. Скользнув вдоль стены, Литовченко замер.

Он никогда не был трусом, да и не пристала трусость человеку, не раз раскланивавшемуся с костлявой. Но сейчас он почувствовал, как ужас, животный бесконтрольный ужас, народившись в нем, раскатывается по внутренностям, сдавливает желудок, колотит в сердце и спазмом корежит гортань. Раскачиваясь из стороны в сторону и мотая страшной косматой башкой, в мертвенном лунном свете косолапило по бетонным плитам исполинское уродливое чудовище. У Литовченко подломились колени, он сполз спиной по кирпичной стене, завороженно глядя, как чудовище приближается. А потом оно вдруг застыло, задрало башку и разразилось хриплым, отрывистым ревом. Опустилось на четвереньки и взревело вновь, а затем оторвало от земли обезглавленный женский труп и впилось в него зубами.

Собрались и двинулись по лесу вдоль берега, едва рассвело.

– Кильсон