Иерусалим правит - Майкл Муркок

Faygeleh? Это не имеет смысла. Я всегда ставил себя выше таких определений. Es tut vay daw^[22]. Вдобавок подобное вполне естественно в Египте.

«Избавь меня от бога, который одновременно и мужчина, и женщина. Да не паду я под их ножами». Shuft, effendi, shuft, shuft, effendi. Aiwa! Murhuuba! Aiwa?^[23] Пусть тянут меня за собой. Пусть оскорбляют меня, и потирают руки, и говорят мне «sholom-al-aichem»^[24] сколько захотят, смеющиеся мерзавцы. У них нет никакого чувства собственного достоинства. Эта мерзкая нация навсегда останется предостережением для всех нас. О Египет, ты пал под пятой Карфагена, и жестокая Аравия почивает на руинах твоей славы! Но Испания, наш неизменный оплот в борьбе против мавров, снова одерживает победу! В Испании сыновья Ганнибала Барки^[25] уничтожены или бежали. Есть один светоч, все еще горящий в лагере Христовом…

Мотор негромко загудел, DH‑4 начал двигаться по нисходящей. Я удивился. Я посмотрел на часы и обнаружил, что они остановились. Мы не должны были приземляться до самого Нью-Йорка, а сейчас под нами находились фабричные трубы небольшого промышленного городка, построенного на пересечении трех рек, одной из которых почти наверняка был Делавэр. (Как и большинство казаков, я хорошо запоминаю реки.)

Заходящее августовское солнце скрывалось в облаках черного и желто-серого дыма, белые лакированные поверхности аэроплана блестели в его лучах; мы пролетали низко над пригородным ландшафтом, настолько изящным, что он мог соперничать в своем новом колониализме и поистине тюдоровском благородстве с лучшими частями Беверли-Хиллз. Выровняв самолет, мы направились к двенадцатиэтажным кирпичным башням преуспевающего делового района, который выглядел знакомо. Мы достигли места слияния рек, и я почувствовал, как запах машинного масла сливается с острым и сладким ароматом летнего соснового леса. И я сразу вспомнил о том, как раньше приезжал сюда, в Уилмингтон, как был напуган, впервые встретившись с ангелом-уничтожителем, агентом Министерства юстиции Каллаханом. Уилмингтон — не то место, которое в моих воспоминаниях ассоциировалось со спокойствием и разумом. И все-таки, когда сидевший позади меня Рой Белгрэйд, похожий на ленивца в своих больших очках и отороченном мехом шлеме, сделал успокоительный жест и повел самолет к зеленому пятну, вероятно общественному парку, я не испытал чрезмерного возбуждения. Мы уже совершили прежде две рутинные остановки в Колорадо и Огайо. Я понял, что Белгрэйд был осторожным пилотом, одержимым своим самолетом и проверявшим каждую деталь, подмечавшим мельчайшие изменения в шуме двигателя. Как только молодой человек убедится, что его машина в превосходном состоянии, мы сможем буквально через несколько минут снова подняться в воздух. У меня все еще оставалась большая часть дня, чтобы добраться до Эсме в Нью-Йорке. В худшем случае на поезде до нее всего несколько часов пути. Мы с Белгрэйдом были хорошими инженерами, и я успокаивал себя тем, что у нас оставался приличный запас времени. Этот случай обернется всего лишь эпизодом в большом приключении, над которым мы с Эсме вместе посмеемся при встрече.

Но DH‑4 совершенно неожиданно заложил новый вираж над рядами высоких дубов и двинулся вверх, как будто Белгрэйд не достиг намеченной цели и предпочел другой маршрут. Поле, располагавшееся в четверти мили от изгиба речного русла, упиралось в большое здание, за окнами которого внезапно появились взволнованные лица. Я испытал желание помахать зрителям рукой. Поле поросло цветами, образовавшими сложные геометрические узоры; это был настоящий калейдоскоп оттенков и ароматов, роскошный и правильный. Перед нами возникло отражение идеального мира. Самолет поднялся, и я снова увидел лица — столько бледных цветов, прижатых к стеклу и мечтающих о солнце. Когда мы развернулись, самолет выровнялся и двинулся вниз, к пятачку между деревьями и клумбами, который только кретин мог посчитать достаточно большим для приземления. Тут у меня появились первые сомнения насчет Роя Белгрэйда. Потом с ароматом роз и лаванды смешался горячий запах смолы; я почувствовал зловоние, исходящее от «Роллс ройс игл», мотор внезапно взвыл как живой и неожиданно умолк, а затем мы врезались в ряды красных, белых и синих маков (без сомнения, какое-то патриотическое воспоминание о Фландрии^[26]). Я закричал, взывая к своему пилоту, но он был слишком далеко и не услышал меня. Мы миновали клумбы, комья земли и лепестки цветов разлетелись в разные стороны, затем самолет подпрыгнул и покатился по траве. За нами наблюдали два старика (один чрезмерно толстый, другой чрезмерно худой), которые неподвижно сидели на скамье в дальнем конце сада. Они, очевидно, наслаждались зрелищем. Я с отвращением огляделся. Если не вспоминать о маках, мы причинили очень мало ущерба, но расположенные вокруг стены, деревья и линии электропередачи теперь помешают нам подняться в воздух. И нам требовалась помощь, чтобы перетащить самолет в более подходящее место.

Еле сдерживаясь, я встал и спрыгнул с крыла на лужайку, тогда как Рой Белгрэйд по-прежнему сидел в кабине, изучая карту; вид у него при этом был такой, словно он заблудился. Когда я подал знак, он расстегнул шлем.

— Мы в Уилмингтоне, Делавэр, — немного резко проговорил я.

— Я это прекрасно знаю, сэр. — Белгрэйд вернулся к карте. — Но я не вижу здесь бейсбольного поля, понятно?

— А вы думали, что оно тут было? — Этот человек оказался полуслепым! — Совершенно очевидно, что здесь общественный сад.

Я направился к усмехавшимся пожилым людям.

— Извините меня, джентльмены. Можете ли вы нам помочь? Чтобы снова взлететь, мы должны выкатить самолет на открытое пространство.

— Какого дьявола вы, парни, вообще решили приземлиться здесь? — Мелкие черты лица тощего мужчины выдавали типичного новоанглийского крестьянина; эти мрачные, сдержанные люди считали скупость добродетелью, а великодушие — смертельным грехом.

— У нас неисправен двигатель. Похоже, нам понадобится телефон!

По крайней мере, парк был окружен только низким забором, и мы без особых проблем могли выкатить самолет на открытое пространство.