Голос Древних - Антон Александрович Карелин

Ознакомительный фрагментЭти движущие порывы были сильнейшими, их разделяло невообразимое количество личностей в несчётном числе миров. Мелькали и другие: злоба и месть, желание навредить, злорадное предвкушение «подождите, сейчас я учиню такое…». Философское: «Почему бы и нет», и «Мне всё равно, ведь ничто не имеет смысла». С такими и многими другими помыслами миллионы игроков вошли в Игру. Кажется, были даже отдельные эксцентрики, которые собирались победить и загадать невыполнимое желание, чтобы посмотреть, приведёт ли оно к коллапсу вселенной. Или хотя бы галактики, вот будет номер! Но носители редких мотиваций терялись в общем хоре, их индивидуальные голоса были слишком слабы.

И это хорошо. Ведь чувствуя цели и настроения других, Одиссей старался не думать о себе и не осознавать свою личность — чтобы остаться незамеченным. Цель, с которой он шагнул сюда, лучше скрыть. Если человек сумеет пройти испытания и окажется на Планете Ноль, участников будет совсем немного, и понимание движущих сил каждого из соперников станет преимуществом. Лучше не давать его другим.

К счастью, Фокс был в абсолютном меньшинстве, и вряд ли кто-то его заметил.

Весь этот ворох удивительных ощущений длился не больше десяти секунд. И после взрыва сумбура, многоголосого осознания себя и всех остальных, единство начало умолкать — с каждым мигом нарастали неподвижность и тишина.

Потому что в центре этого не-пространства, где собралось внимание всех участников игры, возник символ — все изучали его и старались понять. В отличие от Ключа, уникального для каждого из игроков, символ был одинаковый для всех. И это сразу заставило Фокса внимательно осмотреть его, ведь скорее всего это был символ древней загадочной расы, создавшей Мир Ноль. И поняв этот символ, можно строить догадки о расе, начертавшей его.

Увы, человеческому восприятию это оказалось сложновато. Странный, изменчивый кривогранник вращался внутрь, на глазах у Фокса схлопывался сам в себя, но каждая исчезающая грань рождала новые грани, они расходились в разные стороны, как фрактал. Выходило, что символ постоянно и стремительно разрастается, ведь он прибавляет много граней за каждую схлопнутую… но почему-то он оставался прежнего размера. Брр, у Фокса зарябило в глазах.

В единстве зашумели множество разных реакций, кажется, абсолютное меньшинство узнали символ, и кто-то скрывал это знание, а кто-то, наоборот, транслировал его остальным. Но всего три секунды спустя символ изменился: фрактальное разрастание и схлопывание прекратилось, теперь кривая фигура просто вращалась сама в себя, словно какая-то игрушка или пазл, всё ещё сложная, но уже на порядок проще предыдущей. Одиссей до сих пор не знал, что всё это значит, как и подавляющее большинство участников игры. Но целые миллионы то ли самых образованных, то ли самых необычных существ уже поняли, в чём смысл. И осознание распространялось по единству со скоростью мысли.

Символ плавно упорядочился и стал кубом. Обычным кубом — и тогда детектив хлопнул себя по лбу. Измерения! Сначала был пятимерный объект, вернее, его проекция, чтобы символ могли воспринимать обычные трёхмерные инвалиды, которых в галактике подавляющее большинство. Затем символ стал четырёхмерной проекцией куба, а теперь собственно трёхмерным, привычным для них. Сейчас он превратится в двумерный квадрат, затем в линию, а после в бесконечно малую, но всё же чётко различимую точку. «Пять, четыре, три, два, один, ноль».

Это был отсчёт до начала игр.

Смех, облегчение и подобные реакции прокатились по всему единству. В голове у Фокса пронеслось, что, если Древние были пятимерными существами, это многое объясняет. Их могущество, их панибратское отношение с временем, может быть, даже их исчезновение. И это подтверждало цель, ради которой Одиссей давным-давно хотел стать участником Игры Древних. Но думать над этим было некогда, он отложил вопрос в сторону и перевёл разум в режим полной готовности. Испытания вот-вот начнутся.

Квадрат, линия, точка. К этому моменту уже половина единства разобрались, что к чему, и молча ждали первый отборочный тур — тогда как вторая половина устроила невыносимый гвалт. Но Одиссей уже научился отключаться от ненужных частей единства, чтобы сосредоточиться на нужном.

Точка погасла, и что-то неуловимо изменилось. Игры начались.

Напротив каждого кандидата снова появился странный фрактально-гранный символ, неудержимо растущий во все стороны, при этом оставаясь на месте. А затем, перегородив его, перед каждым из двух с половиной триллионов участников возник непроницаемый чёрный провал.

Фокс смотрел на него меньше секунды, а уже знал, что делать. Он рванулся вперёд так быстро, как только мог, и канул в темноту. Пока подавляющее большинство участников разглядывали странную штуковину, просчитывали и анализировали её, пытались понять, в чём суть испытания… испытание было завершено. Потому что первой ступенью на пути к участию в игре — была проверка на готовность участвовать в ней.

Те, кто первыми шагнули в провал, прошли в следующий тур. Остальные выбыли, не успев осознать, что происходит, или успев осознать, рванувшись вперёд, но опоздав на миллисекунду.

Во второй тур прошёл ровно триллион существ. Остальные полтора триллиона ахнули, возопили и замолчали: в шоке, разочаровании, гневе, с облегчением и множеством других чувств. Но их безжалостно и равнодушно отсекло от единства и выбросило обратно в скучные будни. Они потеряли свой шанс.

Годы спустя они будут с болью вспоминать этот момент — когда от участия в величайшей игре своей жизни их отделяло простейшее действие из всех возможных: сделать шаг вперёд. Им не хватило для этого доли секунды и грана решимости, и они остались на обочине судьбы…

А Одиссей сделал первый шаг к Планете судьбы.

Глава II: 5−4-3−2–1

Напротив висел четырёхмерный символ: сложный кривогранник, вращавшийся сам в себя. Значит, это не только знаки отсчёта, но и отметки пройденных испытаний. Чтобы попасть на Планету Ноль, нужно пройти ещё четыре… или три?

Перед Фоксом родился сгусток света, тёплого и нежного. Он сиял умерено и мягко, Фокс шагнул поближе, чтобы рассмотреть — но тот засиял гораздо ярче, почти слепя; человек отпрянул назад, и свет заметно угас. Хм, он шагнул ещё дальше: сгусток потемнел и побледнел настолько, что внутри показалась смутно различимая фигура…

Свет слегка танцевал, красивый и манящий, и огромное количество игроков, не раздумывая, сунули руку, пытаясь нащупать, что же внутри. Это было инстинктивное и обманчиво-верное решение: ведь только что решительность и скорость действия оставила каждого из них в игре. Не успев подумать, они повторили предыдущее действие, и это стало их ошибкой.

У Фокса инстинкты сразу восстали против того, чтобы совать в сгусток руку: именно потому, что новое испытание не могло в точности повторять предыдущее — что бы это была за игра?

Если в предыдущем испытании нужно было решительно шагнуть в провал, доказав, что ты готов играть по-крупному, то здесь речь шла об опасностях Мира Ноль, ждущих впереди.

Так и вышло: тысячи, сотни тысяч, миллионы торопыг, сунувших руку в сгусток, зажмурились от слепящего сияния, но реагировали в стиле: «Ага! Вот оно!» Как будто они чего-то нашли. Но тут же игроки стали дёргаться и вскрикивать, потому что сгустки внезапно вырастали и пожирали их в ответ. Нет, проигравшие не умирали, их просто выкидывало из игры, на этом этапе создатели были ещё милосердны. Но Древние хотели, чтобы игроки понимали опасность.

Умно, пронеслось в голове Фокса: те, кто не готов к угрозам, не пройдут в третий тур. Пройдут лишь осторожные. Направленный отсев.

Однако испытание зашло в тупик: под двести миллионов участников разом покинули игру, остальные поняли, что трогать свет нельзя — и просто застыли. Наступила пауза, никто не знал, чего ждать. Сейчас все, кто проявил осторожность, перейдут в третий тур? Шли секунды, ничего не менялось.

Одиссей знал, что всё не так просто, ведь сунувшие руку в сгусток — нащупали тот смутный объект внутри; они восклицали в духе «Нашлось!», и лишь потом исчезали в волнах взбешённого света. А раз там что-то есть, нужно стать одним из первых, кто поймёт, как достать и не быть сожранным светом.

Человек протянул руку к сгустку, и свет стал слепящим; отступил, и сгусток угас. Чем ближе, тем ярче; чем дальше, тем бледнее. Но как достать нечто, если свет готов поглотить