Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

Когда глаза устали в темноте, я устало поплелась к раковине и намочила полотенце. Но как ни старалась смыть следы любви, запах незнакомца преследовал меня. Даже вылив на себя удушливую смесь духов и тоника, я чувствовала на коже его прикосновения и аромат аира. Запах дикий и пьянящий, как утренний морской бриз, как муссонный дождь, как пассат, как резкий смог таёжного леса. В нём было нечто особенное, демоническое, наркотическое, сводящее с ума.

«О, ладо! Ладо моя!»

Голос в сознании неустанно звал меня!

«Надо успокоиться! Так и с ума сойти недолго!»

Я прикрыла глаза… и вновь представила нас вместе. Представила, что врываюсь в его купе, и всё повторяется снова и снова!

«Это уже слишком! Наваждение! Надо бежать!»

Задыхаясь, резко опустила фрамугу окна, и в купе ворвался ветер. Он хозяйничал, гудел, свистел и рвал синие шторки.

«Да, да! Так хорошо… пусть дует ветер!»

Я раскинула руки, будто колдовала в странном языческом ритуале. Отчётливо я видела тёмные кусты, стремительно исчезающие в ночи. Мелькнул и скрылся полустанок с фонарями на пустом перроне, узкие, одинаковые улочки маленького городка…

«Пусть дует ветер! Хочу дождя, ливня!!! Дождь! Иди ко мне!»

Чёрная туча, контуры которой угадывались в росчерках зарниц, извергая молнии и громы, стремительно надвигалась на поезд.

В купе громко постучали. За дверью раздался испуганный голос проводницы.

– Калбатоно! Ураган надвигается! Проснитесь!

Я будто очнулась, опустила створ окна. Купе наполнилось незнакомым запахом терпких ночных трав, принесённым из степи. Воздух остудил меня, подчинил другим чувствам.

Я набросила халат и открыла дверь:

– В чём дело? Какой ураган?

– Буря надвигается!

– Какая буря? Вам кошмар, что ли, приснился, уважаемая? Посмотрите в окно! Всё тихо, месяц светит!

– Но я своими глазами видела… ураган… тучи… молнии… совсем рядом!

– Спросонья что только не привидится.

– Д-да… – вяло отозвалась проводница, – вот… опять вы так посмотрели…

– Что мне на вас смотреть? Вы же не эскимо на палочке и не торт «Наполеон», – ответила я с усмешкой. – Идите отдыхать, уважаемая, и не беспокойте меня до прибытия!

Проводница ушла, а я вышла в коридор и прислушалась. В соседнем купе стояла тишина. Ни звука, ни шороха из тамбура. Только мерный перестук колёс и молчаливая луна-преследовательница в окне.

Я села на диван и покачала головой.

«Незнакомец… Это хорошо… что незнакомец. Он меня не знает, я не знаю его. Мы больше не увидимся… Шанс встретиться в городе – один на миллион… Никто не узнает о нашем маленьком железнодорожном романе!»

Окно заполняла темнота. У линии горизонта тлела, как глаза сказочного коня Аргиза, тоненькая полоска света.

«Наркоторговец каким-то образом узнал моё имя. Мне не послышалось… Но откуда? Вероятно, подсмотрел в паспорте, когда проводница проверяла билеты… Этого ещё не хватало! Мог и фамилию запомнить! Тогда ему ничего не стоит найти меня через адресный стол! Нет… не может быть… Когда проводница смотрела паспорт, никого рядом не было!»

«Ну а если парень растреплет о своём приключении дружку-волчонку! Пусть… Это ничего не изменит… Через месяц я уеду и навсегда забуду этот случай…»

«Как же стыдно! Что на меня нашло! И с кем! С наркоторговцем! Почему я это сделала?! Да ещё эта песенка дурацкая «Сулико»! Сто лет её не слышала! Неужели он околдовал меня? Одурманил? Ненавижу!»

«Почему же так пахнет аиром?»

Я тщательно привела себя в порядок, оделась, скрутила матрац с простынями, собрала и застегнула чемодан.

«До прибытия поезда незаметно выйду из купе и перейду в другой вагон!»

«Уходя, уходи…»

«Скоро рассвет…»

Тонкая полоска на горизонте раздвинулась. Обожжённые облака алыми волдырями сгрудились в ожидании светила. Ночь медленно переваливалась к восходу, обняв серые поля, скрытые туманом. Поезд притормозил. Стал виден полустанок с одиноким фонарём. В неярком жёлтом свете показался огромный полусгнивший пень у края платформы, а полустанок исчез.

«Какой, наверное, был могучий дуб, – подумалось мне, – остался только пень».

Давно-давно мой наставник Оробас говорил мне, что в Духов день, если расщепить дубовый пень да поймать лешего и носом в пень сунуть, то всё, что ни пожелаешь, сбудется. Хочешь денег мешок, хочешь масла горшок.

А я хочу вспомнить, что было со мной до приезда на остров. Помню, после стажировки приезжала в Москву, а дальше всё как в тумане. Но Духов день ещё далеко, в июне. Да и лешего теперь днём с огнём не найдёшь.

Я задёрнула шторку, выключила свет, облокотилась на подушку и бездумно уставилась в тёмный потолок. Вспомнила первую ночь на острове. Как лежала одна в огромном пустующем доме, в спальне с прозрачным москитным пологом, ограждавшим меня от страхов тропического морока. После долгого перелёта через Атлантический океан, через Саргассово и Карибское моря я не могла уснуть. В тёмных углах дома чудились мне шорохи и крадущаяся поступь морских разбойников. Через открытое окно ветер доносил запах придонной тины с мелководья, где по ночам оживали призраки утопших моряков и плескались коварные русалки.

Я улыбнулась, отгоняя ночные тени, и взглянула на скрученный матрас на соседнем диване. Тонкий запах аира на подушке был куда сильнее вони придонной тины в воспалённом воображении.

«Это нервы и усталость сказываются… Успокойся… утро вечера мудренее…»

Я закрыла глаза и увидела во сне дальнюю родственницу Живу. Она кружилась в танце, и длинная юбка-колокол распускалась чёрным цветком, как юбки-теннуре у турецких дервишей Мевлеви в ритуале сама.

Жива шептала мне:

– Вспомни! Тот, кто первым предложит тебе помощь на родине, и есть твой суженый… Он споёт «Сулико» при встрече! И ты отдашься ему в первую же ночь!

Я очнулась и огляделась.

«Приснится же такое! Тётю Живу я не видела лет десять…»

За синей занавеской пищал одинокий пленённый комарик. Стакан с чаем исправно тренькал ложкой. За стеной насвистывали «Сулико».

Свист действовал на меня странным, успокаивающим образом, как камышовая флейта индийского заклинателя змей на кобру.

Я, впадая в сонное оцепенение, опустила голову на подушку с запахом аира, и сон одурманил меня в считаные секунды.

Глава 3

Я вернулась в Тбилиси после девятилетнего отсутствия и долгих уговоров тётки. Когда из мутноватого окошка проходившего по окраинам поезда я увидела, как изменился город, в котором прошли ранние годы детства, настроение испортилось.

В детстве он представлялся мне зелёным островом, плывшим под синим, безоблачным небом. Снились заросли лозняка у крутых берегов прозрачной и прохладной Куры, домики-причалы, нависшие резными балкончиками над кривыми улочками, гнёзда юрких ласточек-береговушек, шивших облака крупными стежками небесных ниток, акварельные волны гор, окружавших город со всех сторон.

Любимые