Лед - Андрей Алексеевич Панченко

В тот день, когда я в первый раз отхватил от охранников, пользуясь моим беспомощным положением меня попытались ограбить двое сокамерников, чтобы отобрать пайку, куртку и ботинки. Зря они так конечно… С трудом, но мы с Ричардом тогда отбились, хотя боец из меня был никакой, да и то, можно сказать нам тогда сильно повезло. Нападавшим помешал священник, который совершал обход камер.

Я прекрасно понимал, что отступили местные бандиты временно, и нового нападения ждать долго не придётся. Все в камере отдавали этим двоим половину своего хлеба, а парнишка карманник, к тому же стал объектом их извращенной фантазии, превратившись практически в их покорного раба, с которым они делали всё, что им было угодно. Нужно было действовать.

Той же ночью, скрепя зубами от боли в побитом теле, я разбудил лыжника, шепотом объяснил ему свой план, и мы приступили к его реализации.

Доставшемуся мне бандиту, который безмятежно спал в углу своих нар возле окна, я с разбегу пробил ногой в голову, как по футбольному мячу, не заботясь о последствиях, Ричард поступил ровно так же со вторым, а затем, не дав противникам прийти в себя, мы долго и жестоко били и пинали их на грязном полу камеры. На крики и шум никто из охранников так и не явился, чтобы нам помешать, и избиение мы прекратили только тогда, когда полностью выбились из сил. В это время другие сокамерники забились в дальний угол нашего зиндана и молча наблюдали за экзекуцией, не пытаясь вмешиваться. Как мы их не убили тогда, я понять не могу до сих пор, наверное, сказалось мое плохое физическое состояние и то, что в головах этих ублюдков попросту не было мозгов, иначе серьёзных черепно-мозговых травм им было попросту не избежать. Бывшие хозяева камеры выжили, но очнулись только к утру.

С того самого дня, нас с Ричардом никто больше не беспокоил, все сокамерники старались держаться от нас подальше. И даже когда меня заковали в цепи, а потом и когда я попал в карцер, никто не осмелился напасть на Ричарда, оставшегося в одиночестве. Мы тоже не пытались устанавливать свои порядки, удовлетворившись достигнутым, того что нас не трогают, нам было достаточно. Когда побитые бандиты очухались и пришли в себя, иерархия в камере восстановилась, только мы были как бы отдельно от всех, и в итоге карманник не выдержал и вскрыл себе вены об ржавый гвоздь…

Я отогнал от себя страшные воспоминания, встряхнулся и принялся переодеваться в доставленный прошлым вечером костюм. Сегодня меня везут в муниципальный суд, для рассмотрения дела о залоге, и я надеюсь, что смогу навсегда покинуть это адское место.

В суд я ехал в тюремной карете, а попросту в железном ящике на колесах, который буксировали две крепкие лошади. Я ехал один, если не считать компании в виде двух полицейских сержантов, которые устроились на жестком сидении напротив меня. Руки мои были закованы в наручники.

Едва дверца кареты распахнулась, я чуть не ослеп от вспышек магния. Возле здания суда нас встретила огромная толпа людей, среди которых большинство было журналистами и фотографами.

— Мистер Волков, признаете ли вы свою вину⁈

— Сдохни убийца!

— Как там на Северном полюсе, господин Волков⁈

— Мошенник!

— Как вы относитесь к этим не справедливым обвинениям в ваш адрес⁈

— Чертов русский!

Мало того, что я чуть не ослеп, так ещё и оглохнуть мог в любой момент! От криков толпы у меня тут же разболелась голова. Меня вывели под руки, и куда-то повели, а я никак проморгаться не мог, чтобы избавиться от черных кругов перед глазами. На вопросы, угрозы и выкрики я не отвечал.

— Поторопитесь мистер Волков, мы долго их сдерживать не сможем! — Прокричал мне на ухо один из сержантов — Осторожнее, ступенька!

Мы поднялись по высокой лестнице, и вскоре шум за нашими спинами прекратился, наша троица вошла в здание суда. В холе меня уже встречали оба моих адвоката.

— Как вы мистер Волков? — Сочувственно поинтересовался один из них. Этот юрист носил оригинальную фамилию Смит, и насколько я знаю был очень высокооплачиваемым специалистом — С вами всё в порядке?

— Да зашибись! — Выдохнул я, переводя дух — Свежим воздухом подышал, уже хорошо! Тюрьма знаете ли такое место, после которого даже посреди помойки будешь себя чувствовать, как будто на пляже Монако.

— Понимаю — Улыбнулся моей шутке Смит — Не переживайте, туда вы больше не вернётесь, всё уже согласованно, суд — сущая формальность. У черного хода нас уже ждет экипаж Российского посольства, скоро вы будите на свободе.

Суд и правда прошел быстрее, чем я мог даже предполагать. Меня завели в зал суда и поставили перед трибуной на которой сидел мужик в черной мантии. Он тут же ударил деревянным молотком по своему столу, объявляя заседание открытым, и прокурор зачитал предъявленные мне обвинения. Меня обвиняли в тех же самых преступлениях, что и до этого, только к ним ещё добавилось соучастие в убийстве Рона Соверса. Смит тут же встал, и заявил о том, что мы обвинения не признаем, и просим суд выпустить меня под залог на время судебного процесса. Судья недолго думая объявил, что сумма залога, учитывая тяжесть предъявленных мне обвинений, составит десять тысяч долларов США. Смит с готовностью согласился внести залог немедленно в кассу суда, и через пол часа я уже снова сидел в закрытом экипажа, только на этот раз уже на кожаном, мягком сидении, а на против меня, со знакомой улыбкой на лице устроился никто иной, как Арсений Фомин.

— Ну здорова, пропажа! — Арсений обнял меня, но тут же отстранился, сморщив нос — Ну и воняет же от тебя!

— А меня нюхать не надо, я тебе не ромашка! Зато живой! Грязь, знаешь ли не кровь, отмоется. У нас там в тюряге бани не было, больше месяца считай вшей кормил. — Усмехнулся я. Арсения я был очень рад видеть. — Дошли значит?

— Дошли, хотя понервничать пришлось — Кивнул головой капитан — А потом ждали тебя несколько дней в стартовом лагере, пока твой туземец не объявился. Ты кстати извини, что мы не смогли забрать тебя с американского корабля. Пролив вскрылся, и санную партию отправить не представлялось возможным, а «Единорог» знатно помяло ледоходом. Пока починились, пока то да сё, пока до мыса Шеридан дошли, «Линкольн» уже отчалил. Тупун, падла такая, твое письмо нам