Егерь. Системный зверолов - Николай Скиба

Я смотрел на неё, пытаясь сложить кусочки пазла. Неужели этот малец Макс так серьёзно слёг, что не вставал?

Надеюсь, ходить-то в состоянии? Попытался встать, но ноги едва шевелились, будто сделаны из ваты. Тело — слабое, лёгкое, не моё! Мышцы ноют, как после долгого дня с топором, но это была не та усталость, к которой я привык. Это была чужая, мальчишеская слабость! Ладно хоть ноги шевелятся.

А что, если этот пацан сгинул, а я занял его место? Какого лешего тут творится?

На задворках памяти вспомнил одного из охотников, который зачитывался чем-то подобным, все уши прожужжал про книги, где происходит что-то похожее. Блин, даже если так, то почему в этом слабом теле?

Я был егерем, знал лес, знал, как выжить, а теперь — что? Лежать и пить горькие травяные отвары?

— Лежи, Макс, не вставай, пей лекарство. Я скоро вернусь, — сказал мать парня, будто издеваясь надо мной.

Она твёрдо надавила мне на плечи, укладывая обратно на кровать, и пошла к выходу из комнаты.

Я смотрел ей вслед, и вдруг в голове будто плотину прорвало. Чужие воспоминания хлынули в мой разум, отчего я невольно сжал кулаки.

Макс, лет пятнадцати, крадётся через лес, сжимая верёвку и самодельный капкан. Его глаза горят — он идёт за Звёздным Волком. Шерсть этого зверя искрит в темноте, парень знает об этом, поэтому идёт ночью. В отличие от Земных волков, эта тварь не бросалась в атаку, а убегала прочь. Не из трусости — она чуяла, что её хотят поймать. Невероятно! И лишь после долгой работы приручителя зверь менялся в угоду будущего хозяина.

Если поймать такую ценную добычу, мать перестанет плакать. Она точно улыбнётся и будет гордиться им — он займёт место мужчины в семье. Ведь отец уже четыре года как погиб.

Такой боевой питомец как Звёздный Волк стоит приличных денег — хватит, чтобы безбедно пожить несколько месяцев. Макс надеется, что его силы Зверолова хватит. Да, придётся укротить волка, ухаживать, эволюционировать, но он справится. И плевать, что обряд ещё не прошёл.

Хорошая мысль, парень, хорошее стремление, но куда ты лезешь⁈ Отчаянный шаг отчаявшегося человека! Ты ещё и шумишь, как носорог, по сторонам не смотришь, каждый шаг — ошибка!

Но парень не нашёл зверя, зато почувствовал сильный укус какого-то насекомого, которого даже не увидел после того укола в лодыжку.

Сложно понять, какая конкретно тварь могла укусить парнишку — знаний Макса мне не хватало. Но результат себя ждать не заставил.

Он вернулся из леса с пустыми руками и жаром, что сжигал его изнутри. Два года Макс болел, угасая в постели, пока мать выбивалась из сил, чтобы его спасти. Последние два дня он и вовсе не вставал. Деревня шепталась: «Хворь принёс», «Проклят», «Обречён».

Чёрт возьми, Макс, ты был храбрым. Самонадеянным — да, неопытным — разумеется, но храбрым. Сильно ты отчаялся, чувствую твои эмоции — я ведь теперь в твоём тощем теле, под одной крышей с твоей мамой. Которую теперь придётся считать своей? Ох и свалил ты на меня работёнки…

Я вдохнул глубже, пытаясь успокоиться и оценить обстановку.

Запах дома знакомый, но чужой. Дерево, сырость, травы — всё это напоминало мою избу в тайге, но здесь оно как-то беднее, запущеннее. Половицы скрипели, в углу виднелась новая паутина, а на потолке — тёмное пятно от протекающей крыши. Мой взгляд, привыкший подмечать детали, сразу зацепился за это.

Мысли сами полезли в голову. Крышу латать надо, и половицы подправить, а то провалятся. И что за хлам в углу? Это ж дрова, а не мусор, сложить бы нормально. Не успевает одна женщина всё тянуть.

Я осмотрел комнату. Стены из потемневшего дерева местами потрескались. Стол, заваленный какими-то тряпками и глиняными горшками. Полка с сушёными травами, от которых шёл резкий запах. Окно маленькое, мутное, с трещиной в углу. Хозяйство запущенное, но не безнадёжное.

Прислушавшись к своим ощущениям, с облегчением выдохнул. Нет, всё же я не инвалид, тело Макса просто слабовато. Так что я уже вовсю пытался встать с кровати, когда услышал стук в дверь.

Мать вздрогнула, вытерла руки о передник и поспешила к выходу — видел её в дверной проём. Напрягся, пытаясь снова встать. Ноги дрожали, но я не сдался. Опёрся на край кровати, ладони заскользили по шершавому дереву. Стук повторился, громче.

— Ольга, ну как там Макс? Живой ещё? Открывай давай, травы принесла! — старческий, скрипучий голос с ноткой ехидства. Память парнишки подсказала имя — Ирма, бабушка, мама почившего отца. Местная почитаемая травница.

— Типун тебе на язык, старая, — зло ответила мать, и я услышал, как она открывает дверь. — Как так можно?

— Да ладно, не тарахти, — голос стал мягче. — Держи травы давай!

Я добрался до дверного проёма, цепляясь за стену. Тело слушалось плохо, но заставил себя двигаться. В комнате стояла старуха — худая, сгорбленная, с лицом, похожим на сушёное яблоко. В рот ей палец не клади, все в деревне это знали, так что предпочитали не связываться. Если Макса она и любила, то выражала это крайне своеобразно и тщательно скрывала.

Мотнул головой, сбрасывая мутную плёнку, окутавшую мысли. Нет, нужно что-то менять. Если буду всегда думать про себя и этого парня отдельно, так и свихнуться недолго.

Маленькие и цепкие Глаза Ирмы сразу нашли меня. Мать обернулась, и корзина выпала из её рук, трава рассыпалась по полу. Она прикрыла рот ладонями, её глаза расширились.

— Макс! — выдохнула она. — Ты… ты встал!

Бабка Ирма замерла, потом вдруг взвизгнула так, что я чуть не подпрыгнул:

— КАК ТЫ ВСТАЛ? Ольга, ты посмотри! Вырву язык этому Гришке и всем его боевым питомцам за то, что не верил!

Я замер, чувствуя, как мои руки будто облили бензином и подожгли. Это что ещё за чертовщина?

Открыл было рот, но тут в голове будто что-то щёлкнуло.

Посмотрел вниз, и прямо на глазах кожа начала покрываться узорами. Тонкие линии, похожие на переплетённые ветви, закручивались вокруг запястий, будто живые. Они пульсировали, словно в них текла какая-то сила, живая, как пламя. Узоры походили на ровные полосы, как начало стрелок, которые извивались ближе к запястьям, больше походя на змей. Я почувствовал их тепло, их силу. Мои татуировки, ещё минуту назад блеклые, будто воспылали мощью.

Перед глазами вспыхнули слова, чёткие, как вырезанные