Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

Однозначно — шапито!

Но не всегда надо сначала думать, а потом делать. Иначе мысли меня накроют с головой. Да и проверить — могу ли я отсюда свалить, тоже будет не лишним.

— Ребят, нет, вы что-то попутали, — сказал я, резко вставая. — Это не моё. Я пошёл.

Стул скрипнул, когда я отодвинул его. Учитель, ОБЖ, физкультура… Я же чётко помнил, чем всё закончилось — вспышкой, жаром и тьмой. Да меня хоронить были должны в закрытом гробу, а не вот это вот все…

Я шагнул к двери. На ней висело мутное зеркало, зацарапанное, с трещиной по углу.

Я бросил взгляд и… застыл.

На меня смотрел толстяк. Лицо круглое, рыхлое, добродушное, в увеличительных очках. Подбородок раздвоился, шея перетянута воротником рубашки и галстуком. Я машинально тронул себя за щёку, и в отражении толстые пальцы повторили движение.

— Да ну нахрен… — выдохнул я.

Смотрю — рожа чужая, жирная, очки, пузо. Хоть плачь, хоть смейся.

Вот это клоуна мне подсунули… Да я в девяностые с таким рылом даже на «стрелку» не подошёл бы — засмеяли бы и закопали рядом.

Дверь в этот момент распахнулась. На пороге появился мужчина под полтинник, в строгом костюме, с папкой в руке.

— Аля-улю, паси гусей! — сказал он, входя.

Я узнал голос. Он был… будто из другой жизни. Мужчина продолжил уже серьёзнее:

— Если мы не выиграем олимпиаду хотя бы по одному предмету, школу прикроют. Финансирования больше не будет! — объявил он. — Вы представляете, что они удумали!

— Это же невозможно! — поддакнула сисястая, хотя ее никто и не спрашивал.

Я смотрел на вошедшего и не верил глазам. Черты лица повзрослели, осунулись, но я узнал этого человека сразу. Передо мной стоял пацанёнок, которого я помнил ещё с девяностых. Лёнька, сын моего друга Яши.

— Владимир Петрович, чего вы так на меня смотрите, вас это тоже касается! Или вы не проходите по программе «Земский учитель»? Сейчас нашу школу закроют, и вы будете вынуждены продать свой автомобиль, чтобы рассчитаться с государст…

Он не договорил. Потому что я взял его за щёку и потянул. Ну развод же? Грим же?

— Да что вы делаете⁈ — заверещал «пацанёнок», пытаясь увернуться.

У поломанного глаза на лоб полезли, а пышногрудая аж руками всплеснула. Да хрен как-то я на них клал… тут бы понять, что вообще происходит.

И я понял.

Понял, что никакой это не грим, под моими пальцами самая настоящая кожа…

— У тебя ресница на щёку упала, хотел убрать, — заверил я, отпуская щёку Лёни.

На миг я задумался, принимая решение. Уйти? Можно… но, пожалуй, правильным будет во всей этой каше разобраться. Так что, сперва-наперво, попытаюсь узнать вводные.

Я сел обратно на стул, чувствуя, как всё вокруг рушится и собирается заново.

— Вот так, Владимир Петрович, — директор положил папку на стол. — Или мы держимся, или это конец…

Я всё ещё не мог оторвать взгляда от директора. Передо мной сидел уже взрослый мужчина в костюме, но в чертах лица всё равно проглядывал тот пацанёнок из девяностых.

— София Михайловна, вы же обрисовали уже Владимиру Петровичу, нашему бесценному специалисту, общую картину? — обратился Лёня к пышногрудой.

— Да… — замялась она. — Владимир Петрович обещал попробовать хотя бы один урок. Да дети… особенные… никто этого не отрицает…

Я обратил внимание, что София тщательно подбирает слова, и усмехнулся про себя. Особенные… слово у неё какое-то скользкое. Не люблю, когда растекаются в ответах, как масло по сковородке. А это такая… Вообще зам, хоть и симпатичная, но какая-то вся мутная.

Директор уселся за пустовавшее кресло, сложил руки на столешнице и наклонился ко мне.

— Пожалуйста, Володя. Мы горим. Потом, может, кто-то откликнется на объявление, резюме пришлёт. Но сейчас… никто не идёт. Зарплата копеечная, дети неблагополучные. Вы сами понимаете… У нас этот класс экспериментальный…

— Да кто согласится, — встрял физрук на костылях, махнув рукой. — Они меня довели, ещё кого-то доведут. Мне-то лям, в отличие от нашего историка, никто не заплатит!

Я посмотрел на него так, что он осёкся и опустил взгляд. Вот тебе и ещё одна подробность всплыла. Я, оказывается, учитель истории, и за то, чтобы я тут молодёжь учил, мне кто-то бабки приплатил…

Капля за каплей в голове складывалась картинка.

Я вернул взгляд на директора. В глазах Лёни было то самое упрямство, которое я помнил у его отца.

Ну что, расклад более-менее ясен. Я толстый историк, сразу после института пришёл в школу для каких-то проблемных подростков или в класс… не понимаю пока. Взял за это бабки, купил тачку… и уходить, не вернув бабки, не могу.

Конечно, я всё ещё мог подняться, послать всех и уйти. Но существовала проблема — я ни хрена не помню, и даже не знаю куда идти, да и где, в принципе, нахожусь. Понятно, что Россия, но какой город?

Так что я принял единственно правильное решение — надо потянуть время, осмотреться. Ну и окончательно всё расставить по полочкам в голове. А уже потом уже думать, что со всем этим делать.

Решено.

Я глубоко вдохнул и посмотрел на директора.

— Ну пойдём, — сказал я. — Покажешь своих сорванцов.

Завуч облегчённо улыбнулась.

— Спасибо вам огромное, Владимир Петрович. Вы даже не представляете, какое это для нас спасение.

Мы вышли из кабинета директора. Дверь захлопнулась за спиной с глухим щелчком, и… пошло-поехало. Коридор гремел, как артиллерийская канонада. Ор, топот десятков ног… школьный хаос, всё ещё отдалённо знакомый, но и чужой одновременно.

Завуч уверенно зашагала к лестнице, каблуки стучали по линолеуму, бёдра виляют.

— Владимир Петрович, — заискивающе затараторила она, — спасибо вам большое. Вы даже не представляете, какой груз сняли с наших плеч. Вы же знаете, у нас дети непростые в этом классе… неблагополучные, школа пошла на эксперимент, чтобы финансирование получить…

Я молчал, любовался её видом сзади. Фигурка прям песочные часы. Сказал бы мне кто, что я буду вот так на девок двухтысячных годов рождения засматриваться.

Ха!

Да она ж даже не родилась, когда я свою прошлую жизнь пожил…

Завуч обернулась, и я нехотя отвёл взгляд. Куда я смотрел, София заметила, но не придала значения.

— Но ничего, я в вас верю, Владимир Петрович, — игриво подмигнула