Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт

— Скачут! — он пробежал двадцать метров до реки и палец к губам приложил, — Тише! Скачут!

Вместо тишины послышался лязг. Китилье и сам Кисель мечи из ножен вытянули.

— Да, тихо, может пронесёт.

Топот теперь был слышен отчётливо. Как в метро, когда поезд приближается, нарастает эдак.

— Заметят, не заметят, мимо пройдут, нахрен уйдут? — шептал себе под нос, ромашку мысленную лепестков лишая, Иоганн. Он прижался к ароматному, пахнувшему смолой стволу большой сосны — последней перед водопоем.

Тугыдым, тугудым. Прямо, словно по тебе скачут литвины.

Минута растянулась на целых… две минуты. Тугыдым. Звук погони больше не приближался, он стал удаляться. Ещё пара минут и топот стал еле различим на западе.

— Человек пятнадцать? — обернулся к стоявшему рядом Отто парень.

Управляющий сунул меч в ножны и пожал плечами.

— Наверное. Не всё ли равно. Сейчас поймут, что нас нет и вернутся. Нам и пятнадцати хватит.

Пессимист какой. У них обе телеги, оружием и бронёй теперь завалены. Пока Юрген мотался на разведку, Отто сгоношил остальных, и они посрезали ремешки на доспехах у павших перед вагенбургом литвинов и обобрали их до исподнего, и всё в телеги покидали. Добыча. И вот этот добытчик вдруг скуксился.

— А что, если вдоль берега, а не по дороге дальше ехать? — двинул идею фон Бок.

Народ на реку посмотрел.

— Песок, коряги, деревья упавшие. Нет, пешком можно, а вот на телегах не получится, — Отто Хольте, как специально, негативную информацию одну решил выдавать.

— А барон?

— А пищаль?

— А доспехи?

— А дурни же вы, о жизни думать надо, а не о добыче и трупе. Что с мёртвым сделается? Ещё раз убьют⁈ Так что, бросаем всё и идём пешком. Только быстрее решайте, сейчас они поймут, что мы свернули, вернутся и найдут эту своротку, — управляющий из пессимиста превратился в реалиста.

Событие пятое

К консенсусу пришли не сразу. Самсон орудие бросать не хотел.

— А я выстрелю, а потом меня поперёк седла и вдоль берега. Я же легче чем… чем легче.

— А как же брат? — фрайфрау Мария в слёзы ударилась.

Эх, так ведь и не появился нашатырь. Иоганн даже решил снова заменитель попробовать, надавать пощёчин. Нашла время сырость разводить. Курица! Так её братик любимый назвал, по которому она слёзы хнычет.

— Дуры! И ты старый дурень! Бежим быстрее. Наоборот, чем больше тут всего оставим, тем больше они задержатся! Будут доспехи богатые с Генриха снимать, будут вокруг пушки ползать. Сам же говорил, что её разорвёт при следующем выстреле. Ещё туда пороха запихать надо. Они ведь точно попробуют из неё пальнуть, — рыкнул на всех управляющий и на Киселя зыркнул, мол, давай, ты ещё причину самоубиться найди.

Ушли минут через пять. Досыпали в ствол пороху, предварительно пыж и щебёнку вынув, потом снова зарядили. Иоганн, если честно, то не верил в эту ловушку. Уж больно всё на тоненького. Должны возбудиться люди и захотеть пульнуть? Теоретически возможно. Все же в детстве бомбочки делают или китайские петарды покупают. Потом среди энтузиастов должен найтись человек, который знает куда огонь подносить. Уже сложнее. Но пусть даже есть… Не, ну один шанс из сотни, а то и из тысячи. Так ещё ведь и пушку потом может разорвать, а может и не разорвать. В общем, пацан считал, что пять минут они потратили зря, могли полкилометра прошагать.

Коней вели в поводу. Всех. Из телег тоже выпрягли. Самсона водрузили на Соньку без седла. Тюфянчей держался за гриву, держался за шею, за всё за что можно держался. Уздечки-то тоже нет. Так, кусок вожжи отрезали и вокруг шеи узлом завязали.

Иоганн бежал последним. Он даже минуту потратил, когда отряд уже тронулся вдоль берега, добежал до кустов и прислушался. Тугудыма слышно не было. Не поняли ещё литвины, что некого преследовать? Ну, поймут.

Догнав ехавшего последним Отто, он уцепился за стремя и перевёл дыхание. Что-то с похоронами в последнее время не прёт семейке Лаутенбергов. Ни дна им не покрышки.

Шли себе и шли, и никто им «стой, стрелять буду», не кричал ни на немецком: «Halt, oder ich schieße» ни на литвийском. М. Белорусском? «Стой, страляць буду». Стою. Стреляю.

Час шли. И все Отто Хольте проклинали. Особенно Мария, ещё особенней тюфянчей. И совсем уж особенно кутилье барона. Они его даже таким сложносочинённым словом, как der Minuskumpel (предатель, подлец) обзывали. А всё потому, что пока они шли по совершенно нормальному речному берегу, где телеги вполне могли бы проехать. Не автобан, но проедет, тем более, если Сонька запряжена. Нормальный такой покос. Встречаются кустики вербы, таволги, но проедет. А этот der Maulaffe (брехун, пустомеля) заставил их в телегах столько добра бросить и труп господина ещё. Гад гадский, der Klowurm (глист).

Управляющий стоически терпел. Даже глиста вытерпел. И ничего он не глист, ну худой. Гораздо более глистей фон Бок. Вот тот настоящий der Klowurm.

Всё изменилось к концу второго часа бегства. Как Хольте и говорил, так всё и получилось. Деревья, поваленные старостью или бурей, которые на дрова ещё не распилили, перегородили прибрежную полоску. Потом река вильнула и старицу небольшую оставила, практически болото. Управляющий плечи расправил и возле одной особенно огромной вывороченной сосны предложил привал устроить. Не дальше и не ближе, прямо возле. Ну, чтобы критиканы видели и осознавали, кто тут подлец и предатель.

Привал — это не такой привал, где каптенармус сразу из реки воды с лягушачьей икрой зачерпнёт и чай или кашу варить в котелке поставит. Нету котелка. Потому привал — это просто спиной к сосне привалились и мечтают все о каше и чае. Похоже, но не то. Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении. Ильич сказал. Ощущения же в голове только. Материи нет.

И тут Отто вообще нос задрал. Еле слышно, так, на самом краю слуха, на востоке бабахнуло. Они уже километров семь — восемь отшагали. Бабах.

— Пищаль! — первым сообразил Самсон Изотов.

— Пищаль!

— Печаль! Земля им пухом! — победно оглядел сомневающихся управляющий.

— Встаём. Теперь они разозлились и ломанутся сюда. И ту свободную часть дороги рысью поскачут, — оборвал всеобщее ликование Кисель.

Встали. Пошли.

Природа решила помочь. Непонятно