Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

Сом подходит и решительно ставит ведро. Плеснявки нет. Только на крышке, отодвинутой в сторону, лежит мёртвая птица размером чуть меньше ладони, с переливчато-синими крыльями и раздвоенным хвостом.

– И что это значит? – Сом не ждёт, что ему ответят, но спрашивает громко. Твёрдо. – Чего ты хочешь?

Тишина. Холод. Осенний, стылый, будто лето осознало, как сильно задержалось, и решило умереть сейчас – в этот самый миг.

Мурашки бегут от шеи к затылку: под кожей ютится тревога. Недобрый знак.

– Эй! – долетает от Крепости голос Ёршика. – Вставайте! Там такое!..

Вернулся, предатель. Стащил ведь ключ! Умудрился как-то. Ещё год назад его ловили за руку, говоря, что не готов. Что рано идти на дело с остальными. Но уже тогда стало ясно: толк будет. Неугомонный, любопытный, но при этом глазастый и смекалистый Ёршик умел терпеть, – и дождался. Карп первым из братьев согласился взять его в напарники.

Но только не Сом. Сегодня он мог бы похвалить Малого, хлопнуть по плечу как равного, но нет… Соберутся вечером, проголосуют, когда вернётся Скат.

Оглянувшись, Сом достаёт из кармана носовой платок и заворачивает в него птицу. Тело мягкое, остывшее. Позвоночник сломан. Похоронят у стены – там, где было гнездо.

Ведро остаётся стоять на земле.

– Не томи. – Тон Карпа становится нетерпеливым. Тропа выводит Сома обратно, к полевой кухне, доживающей последние дни. – Где пожар?

– Не пожар! – Ёршик почти задыхается. Щёки горят от быстрого бега. – Вам туда, скорее!

– Давай-ка отдышись. Не части, пока язык не прикусил.

Даже Горчак поднимает голову, а потом стекает с горы ящиков целиком. От него пахнет соломой и гнилыми яблоками.

– Я на ходу расскажу! Ей помочь надо!

– Ей, значит? – Карп мигом веселеет и откладывает в сторону деревяшку. Взгляд сияет лукавством. – Никак, у Малого невеста появилась? Ну, веди, знакомь.

– Дурак! Вы же не слушаете.

– А ты не говоришь толком. – Сом повышает голос. На миг воцаряется молчание. Слышно, как булькает варево в котле и надрывается в небе чайка. – Если кто-то помер, считай, мы опоздали. А если нет…

– Жива она! Дышала… вроде. – Он тащит за собой Карпа, как маленькая вагонетка – тяжёлый паровоз.

– Вроде? Так то не девица, а никса из глубин, чудовище древнее. Притворяется живой, чтобы моряков топить, дивными песнями заманивает… – Карп говорит как по писаному, хотя и малограмотен. Зато умеет слушать – и слышать. Память у него отменная, как и талант жонглировать словами, подобно фокуснику. На каждый случай вспомнит легенду и даже не одну.

– Или ревера вай, – не унимается он. – Так тамерийцы зовут водяных демонов. На вид девчонка, а вместо ног – рыбий хвост. И водоросли на голове.

Ёршик передёргивает худыми плечами. Всё, что связано с народом та-мери, насылает на него суеверный ужас.

Вчетвером, огибая Крепость, они спускаются к кромке воды – туда, где береговая скала образует укромное место, напоминая сложенную полукругом ладонь. Она защищает от посторонних взглядов со стороны Клифа и оставляет вид на морской простор.

Одно время, прошлым летом, Ёршик забавлялся тем, что играл в одинокого выжившего, представляя, что остров Ржавых Цепей принадлежит только ему. Сначала затею поддержал Горчак, но тот был старше на три года, ему быстро надоело, а для Малого берег стал своим.

– Так что насчёт хвоста?

– Нет у неё никакого хвоста!

– Под юбку заглядывал?

– Или юбки тоже нет? – В разговор вступает Горчак.

– Издеваетесь?

– Пытаемся понять.

– Оценить возможную опасность.

Братья беззлобно потешаются, но Сом-то видит, как сжимаются кулаки Малого.

Он вспоминает про ключ и послание плеснявки. Птичий труп лежит в кармане. К этому они ещё вернутся, но сперва – взглянут на никсу.

☽ ✶ ☾

На берегу – узоры из водорослей, выплюнутых приливом. Обрывки рыболовных сетей и щепы от досок; треснувшие раковины, глядящие в небо перламутровым зевом. Всевозможный мусор и гниль.

И она. Никса.

Лежит на боку в позе спящей, подтянув колени к животу; плечо ходит вверх и вниз. Дышит.

Хвоста действительно нет, чешуи тоже. Волосы вполне человеческие: волны тёмных прядей, припорошенных песчаной пылью, закрывают лицо.

Ёршик, всю дорогу подгонявший братьев, замолкает, будто воды в рот набрал. Только пальцем показывает. Вот, мол, находка, а что с ней делать – решайте сами.

Карп и Горчак переглядываются. Оба замирают в нескольких шагах, и только Сом обходит лежащую к ним спиной фигурку. Садится на корточки рядом. Чуть подумав, снимает через голову рубаху, поводит лопатками под растянутой и посеревшей от времени майкой, укрывает никсу. Проснётся – перепугается. Заорёт на всю округу. Девчонки, они такие. Даже выброшенные на берег незнамо откуда.

Сом с усилием сглатывает. Отводит взгляд от изгиба бёдра и выступающих под смуглой кожей рёбер, от тонкой изящной ладони, прижатой к груди. Там, между ключицами, поблескивает что-то маленькое. Драгоценный камень? Нет, жемчужина необычайно алого цвета.

Он осторожно убирает прядь волос с веснушчатой щеки. Надо же, раньше ему только среди рыжих попадались «в крапинку», а у некоторых при всём пламени шевелюры веснушек не было вовсе.

Ресницы дрожат. От прикосновения никса сжимается в комок, словно стремясь защититься… или уберечь сокровище у себя на шее.

– Чего замер? – хмыкает Карп. – Буди уже.

Горчак усмехается:

– Не боитесь ведьмы? Она же полукровка та-мери. Глядите, какая тёмная!.. Нашлёт проклятье за то, что потревожили.

– Ну не-ет, – жалобным шёпотом тянет Ёршик. – Я на такое не согласен. Не хочу! Пускай лучше дочка какого-нибудь генерал-губернатора, чтобы награду дали.

– Дурень, – заключает Горчак. – Его дочки на Окраинных островах не валяются. Да и не больно похожа.

– Будто ты видел!

– Может, внебрачная?

– Надо же, какие слова вспомнил. Вот если бы…

Тонкий вскрик. Спорщики затихают. Все трое оборачиваются к Сому, который от неожиданности падает коленями на песок. Потянувшись к жемчужине, он получает удар по носу, а затем и в плечо.

Большие карие глаза распахиваются: девушка приходит в себя. Садится рывком и, отшатнувшись, прижимает к груди грубую ткань. Взгляд растерянный, но страха в нём нет. Она оглядывается через плечо и видит мальчишек. Изучает их лица, больше не делая попыток закричать. Ни одного вопроса не слетает с её губ, только молчаливое любопытство расходится волнами.

– Надень. – Сом первым возвращает самообладание и поднимается на ноги. Кивает на рубашку, которая щуплой тамерийке сойдёт за платье. Хотя бы перестанет смущать остальных. – Тебя как зовут? Я Сом. Это мои братья. Ты понимаешь имперский?

Она моргает. На миг чёрные брови взлетают, затем сходятся у переносицы, словно