Бремя власти IV - Иван Ладыгин

Жестокие тренировки на пределе возможного. И плоть демонов. Много плоти демонов. Самых сильных. Сибирь… — я усмехнулся, — … это кладезь мощных порталов. Их нужно закрывать. А их Князей… желательно поглотить. Это мой путь к силе. К выживанию. К выполнению миссии. И заодно, — я добавил с легкой иронией, пытаясь снять напряжение, — я присмотрюсь к душе русского человека поближе. В его, так сказать, естественной среде обитания. Отсюда, из дворца, ее не разглядеть.

Николай замолчал на несколько мгновений, переваривая услышанное. Потом его взгляд стал хитрым, почти насмешливым.

— Сибирь… Порталы… Демоны… Понятно. Героический путь. Но ты забыл упомянуть кое-что важное, Соломон. А именно… помолвку. С Орловской. Она ведь назначена через пару дней? Торжественный бал, обручальное кольцо на палец «спасительницы Империи» и прочая мишура. Ты что, собираешься после бала махнуть рукой и сбежать в тайгу? Оставив меня здесь краснеть и извиняться перед оскорбленной невестой? Или… — его глаза расширились от догадки, — … ты возьмешь ее с собой? К демонам? Ты совсем спятил!

Я потянулся за виноградом, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Все в силе, Николай. И бал, и помолвка. А сразу после… да, я тайно, вместе с Валерией, отправлюсь к черту на рога. Она знает о порталах и демонах больше многих. Она сильный боец. И… — я запнулся на мгновение, — … ей можно доверять. Когда вернемся — сыграем свадьбу. Как и положено.

Лицо Николая выражало крайнюю степень неодобрения и замешательства.

— Орловская… как женщина… — он закатил глаза, — … да, безусловно, она… впечатляет. Ростом, статью, этими ледяными глазами и холодной аристократической красотой… Но, Соломон! Позволь! Когда ты выполнишь свою миссию, когда уйдешь… — он понизил голос, — … мне что, придется делить с ней ложе? Это же абсурд! Мы так не договаривались! Я не хочу быть подставным мужем для твоей… твоей возлюбленной! Это унизительно!

Я вздохнул. Этот вопрос был неизбежен.

— Успокойся. Я ей все расскажу. В путешествии. Когда мы будем далеко от ушей знати и дворцовой суеты. Я открою ей правду. Всю. Обо мне. О тебе. О нашей сделке. А когда я выполню свою миссию… — я посмотрел на огонь, в котором сгорало прошлое, — … ты будешь свободен выбирать себе спутницу жизни. Орловская… я думаю, она поймет и отойдет в сторону. Она умна. И ей дорога Империя больше, чем личные амбиции или чувства к конкретному мужчине в конкретном теле. Хотя… — я усмехнулся, — … не забывай, Николай. Политический брак всегда был твоей участью. Как Императора. Ты не сможешь жениться на первой попавшейся дворянке только потому, что у нее красивые глаза. Выгода государства — прежде всего.

Николай вспыхнул.

— Ага! Вот оно! — он ткнул пальцем в мою сторону. — Двуличие и лицемерие! Ты и сам не планируешь политический брак! Где твоя иноземная принцесса, а? Немецкая? Английская? Японская? Которая принесла бы союз, технологии, золото и так далее? Ты выбираешь Орловскую! Капитаншу охотников! Сильную, да. Полезную, да. Но какая политическая выгода? Никакой! Ты просто… — он вдруг засмеялся, громко и искренне, — … ты просто влюбился, старый болван! Признайся! Гроза демонов, Царь Соломон, хладнокровный политик — и попался на удочку какой-то «Валькирии» с револьверами! Ха! Вот это поворот! И причем — резкий! От Анны к Валерии! Ну, и ветреность!

Его смех раскатился по тихим покоям, смешавшись с треском дров в камине. И в этом смехе была не только насмешка, но и какое-то облегчение. Признание чего-то человеческого в нечеловеческой ситуации. Я не стал спорить. Просто улыбнулся в ответ, подняв бокал в немом тосте за его проницательность. Пламя отражалось в темном вине и в моих, все еще пылающих янтарем, глазах.

Влюбился ли я? Возможно. Но это была правда лишь отчасти. Орловская была… правильным выбором. Для Империи. Для будущего. И для меня. Здесь и сейчас. А Сибирь ждала. Своими морозами, порталами и надеждой на силу, которая так отчаянно была нужна, чтобы успеть закончить начатое.

Глава 2

«Самый ценный капитал — это люди… Кадры решают всё.»

И. В. Сталин

Когда я спустился в подземелья Зимнего, холодное, серое утро уже цеплялось своими когтями за шпили Петербурга. Воздух в этом месте всегда пах сыростью, тленом и отчаянием. Ступени скользили под ногами.

Бдительная стража стояла у тяжелой, окованной железом двери. Это были не арканисты в своих глупых красных мантиях, а суровые ветераны Тайного Отдела Рябоволова Завидев меня, они молча отдали честь. Их глаза, привыкшие видеть лишь тени и предательство, скользнули по моему лицу, задержались на янтарном отсвете в моих зрачках. Я почувствовал их страх, щедро смешанный с чем-то вроде… благоговения.

Ключ с лязгом повернулся в скрипучих замках. Дверь с тяжелым стоном распахнулась, впуская меня в каменное чрево.

Внутри было темно и душно. Единственный тусклый магический фонарь бросал дрожащие тени на стены, покрытые плесенью и копотью.

Посреди камеры, прикованный цепями к стене, сидел Арсений Луначарский. Без двух кистей рук. Культи были грубо перевязаны грязной тряпкой, сквозь которую проступали бурые пятна запекшейся крови. Лицо его, всегда такое аскетичное и интеллигентное, было изможденным до неузнаваемости — землистым. Глаза, запавшие глубоко в орбиты, все еще горели тем же ледяным, пронзительным огнем. Огонь идеи, огонь поражения, огонь обреченности — не разобрать. Он поднял голову, услышав шаги. Его взгляд уперся в меня, будто скальпель, которым он недавно препарировал империю.

— Пришли напоследок поглумиться над поверженным врагом, Ваше Величество? — Хрипло пробурчал узник. Он даже попытался усмехнуться, но это вышло лишь болезненной гримасой. Потом покачал головой, цепь звякнула. — Хотя нет… Это не в твоем стиле. Ты не мелкий палач. Ты стратег. Палачи глумятся. Стратеги… приходят по делу. Или из любопытства… Ты выше всего этого.

Я остановился в шаге от него. Сырость стен, запах крови и немытого тела, холодная аура его ненависти — все это давило. Но давила сильнее тяжесть момента. Передо мной был умнейший враг, идеалист, который ошибся масштабом и ценой. Но не трус.

— Пришел выразить свое уважение, Арсений, — сказал я тихо, но четко. Звук моего голоса гулко отразился от камней. — Я думаю, перед концом твоего пути это важно. Для нас обоих.

Его глаза расширились на мгновение. Потом в них мелькнуло что-то теплое, почти человеческое. Горькая благодарность. Он кивнул, цепь снова звякнула.

— Спасибо, — прошептал он. — Не ожидал. От тебя. От… кого угодно в этих стенах. Уважение… Это дороже пощады, которую я не просил и не приму.

Он помолчал, изучая мое лицо. Его взгляд скользнул по черному императорскому мундиру, по моим плечам, по глазам,