Сон Императора - Андрей Сембай

накормили. Рабочие, которых мы обманули обещаниями. Офицеры, которые презирают мою слабость. Они придут с винтовками и поведут нас в тот самый подвал. Или в другое место. Но конец будет один.

— Тогда мы умрем, как подобает христианам и царям, — гордо выпрямилась Александра, и в её голосе зазвучали стальные нотки, родственные его новому тону. — Мы не побежим.

— Я не хочу умирать! — прошипел он, хватаясь за её руки. — Я не хочу, чтобы умирали ты и дети! Я не допущу этого. Я буду драться. Грязно, жестоко, без правил. Как дрался мой отец. Как дрался Иван Грозный, Петр… Они спасали державу железом и кровью. Моя доброта оказалась ядом. Значит, буду использовать противоядие.

Она смотрела на него, изучая это новое, искаженное болью и решимостью лицо. Она любила в нем мягкость, ее Ники. Но её немецкая кровь, её воспитание в духе долга и дисциплины, её фаталистическая вера в силу всегда тяготели к твердой руке.

— Что ты задумал? По-настоящему?

— Всё, — ответил он отрывисто. — Начать с Петрограда. Вычистить его. Заменить гарнизон на верные части. Арестовать зачинщиков. Расстреливать мародеров и спекулянтов. Уволить всех бездарных и трусливых министров. Взять снабжение армии под личный контроль. Поехать на фронт не на смотр, а командовать. Лично. И потребовать от союзников одного: наступления. Летом. Мы должны победить, Аликс. Хотя бы в одной битве. Иначе… иначе волна захлестнет нас.

— А Дума? Либералы? Они кричат о «правительстве доверия», об ответственном министерстве…

— Дума — это сборище болтунов, — с холодной яростью произнес он английскую фразу, которую часто слышал от неё же. — Они хотят власти? Пусть докажут, что могут навести порядок в своих комитетах. А пока — я им не доверяю. Ни на грош. Их время разглагольствований прошло. Если они поднимут голову — придушу. У меня есть гвардия.

Александра долго молчала, глядя в огонь. Потом медленно кивнула.

— Тебя будут ненавидеть.

— Меня уже ненавидели. Просто я этого не замечал, уткнувшись в семью и в свои дневники. Теперь я знаю. И использую эту ненависть как топливо.

— Тебя назовут тираном. Деспотом.

— Лучше живой тиран, чем мёртвый святой. Россия понимает только силу. Я забыл об этом. Мне напомнили. — Он снова опустил голову ей на колени. — Но мне будет тяжело, Аликс. Очень тяжело. Идти против своей природы… Это как ломать себе кости каждый день. Я буду нуждаться в тебе. Не как в советчице по политике — с этим разберусь. А как в стене. В той, кто будет верить, что я поступаю правильно. Даже когда я буду совершать… некрасивые поступки.

Она снова погрузила пальцы в его волосы.

— Я всегда с тобой, Ники. Ты — мой муж, мой Государь, помазанник Божий. Если это путь к спасению России и нашей семьи — я пойду по нему с тобой. И пусть весь мир осудит нас. Мы будем правы перед Богом и историей.

Они сидели так еще долго, пока огонь в камине не начал угасать. В этой тихой комнате, под перекрестным взглядом икон и семейных фотографий, родился негласный союз. Союз для выживания. Союз, в котором мягкая, но фанатичная воля Александры стала опорой для новой, ломающейся изнутри, но железной воли Николая. Он знал, что за стенами этой комнаты его ждет война. Но здесь, у её ног, он мог набраться сил, чтобы её выиграть.

Часть II: Утро. Малахитовый зал Зимнего дворца.

Если ночная гостиная Александры была крепостью приватности, то Малахитовый зал был театром власти. Колонны из темно-зеленого, с причудливыми прожилками малахита, позолота, огромные зеркала в резных рамах, отражающие мрачные лица собравшихся. Длинный стол, покрытый темно-красным сукном, был пуст, если не считать графинов с водой, пепельниц и разложенных перед каждым местом карандашей и блокнотов. Здесь не подавали завтрак. Здесь должны были подавать приговоры.

Было ровно девять утра. Николай вошел не через парадную дверь, а через боковую, ведущую из его личных покоев. Он был в простом, но безупречно сидящем полевом мундире, без излишних регалий. На лице — ни тени вчерашнего волнения или усталости. Только непроницаемая, холодная маска. Он быстро прошел к главе стола и сел, не дожидаясь, пока сядут остальные.

В зале стояли семь человек. Не полный состав Совета министров, а выбранные им лично. Военные и силовики. Цвет имперской администрации в час её испытаний.

Князь Николай Голицын, Председатель Совета министров. Пожилой, болезненный аристократ, назначенный как компромиссная фигура. Смотрел испуганно и недоуменно.

Генерал Михаил Беляев, Военный министр. Карьерист и бюрократ, мастер бумажной волокиты. Выглядел настороженно.

Александр Протопопов, Министр внутренних дел. Бледный, с лихорадочным блеском в глазах, одержимый мистикой и, по слухам, уже не вполне здравомыслящий. Пальцы нервно перебирали край папки.

Генерал Александр Трепов, Министр путей сообщения. Суровый, опытный администратор, имевший репутацию твердого и честного человека. Смотрел на царя с ожиданием.

Генерал Михаил Алексеев, начальник Штаба (присутствовал как докладчик). Сидел смирно, его усталое лицо было каменным.

Генерал Хабалов, командующий войсками Петроградского военного округа. Полный, самодовольный, с усами, похожими на два веника. Уверен, что полностью контролирует ситуацию в городе.

Генерал Климович, начальник Петроградского охранного отделения. Хитрый, пронырливый, с глазами-щелочками. Похож на настороженного хорька.

— Господа, садитесь, — сказал Николай, и его голос, ровный и сухой, прозвучал в гробовой тишине зала. — Время церемоний прошло. Мы собрались не для обсуждения, а для получения приказаний. Ситуация в стране, и особенно в Петрограде, близка к катастрофе. Ваша работа, господа, этой катастрофы не предотвратила. Значит, методы будут меняться.

Он сделал паузу, дав словам проникнуть в сознание.

— Начну с главного. Петроград. Генерал Хабалов, ваш доклад о настроениях в гарнизоне.

Хабалов, привыкший к формальным, ничего не значащим совещаниям, откашлялся и начал по накатанной:

— Ваше Императорское Величество, войска Петроградского округа сохраняют полную верность престолу и…

— Цифры, генерал, — холодно перебил Николай. — Не лозунги. Процент необученного пополнения. Количество случаев неповиновения за последний месяц. Уровень дисциплины по оценкам ваших же офицеров.

Хабалов растерялся. Он покраснел, заерзал.

— Э-э… точные цифры, Ваше Величество, я доложу позже, в письменном виде. Но в целом…

— В целом вы не контролируете ситуацию, — закончил за него Николай. — Запасные полки — это пороховая бочка. Они будут выведены из Петрограда в течение недели и отправлены на фронт для доукомплектования.

В зале пронесся шёпот удивления. Хабалов вытаращил глаза.

— Но, Государь, это… это ослабит оборону столицы!

— Оборону столицы примут на себя гвардейские полки: Преображенский, Семеновский, Измайловский. Они будут переброшены с фронта по моему личному приказу. Командование гарнизоном переподчиняется непосредственно Ставке. Фактически — генералу Алексееву. Вы, генерал Хабалов, останетесь для