Человеческая оболочка - Алексей Котаев

но стоило спросить Ханну, как она рассказала, что даже зверей тут выращивают в специальных ангарах, и в охоте нет такой большой нужды. Животного мяса, действительно было мало, но вот овощей и травы — навалом. Лавки ломились от потата, луковиц разных кореньев, даже белый порошок, из которого делают лепешки, продавался отдельно.

Ханна долго стояла перед прилавком, что был ярко освещен в сумерках вечера, и выбирала еду. Кивнув, она ткнула пальцем и здоровенный мужик, стоящий в своем ларьке в одной лишь футболке, ловким движением черпнул что-то длинное и скользкое и кинул в коробочку. Ханна дала ему две маленьким монетки и снова кивнула в знак благодарности. Айзек по инерции кивнул продавцу следом.

— Ханна, какого это: жить тут?

— А какого жить там, где ты живешь? — Ханна обернулась к Айзеку, не сбавляя ход и мило улыбнулась. — Можешь не отвечать. Ты скажешь «не знаю», потому что тебе не с чем сравнить. Большее на что ты способен, это сказать: «нормально». Это был странный вопрос, согласен?

— Да, только сейчас это понял. Тогда так: давно ты работаешь с детьми?

— Лет с пятнадцати, как появилась нужда в деньгах. Мать не могла тянуть нас с сестрой, поэтому я ушла. Недалеко, но ушла. И вот пришла сюда, — Ханна вытянула руку вперед. — Вот мой дом. Не весь, конечно.

Зайдя в маленькую комнату на третьем этаже здания, что стояло в ряду таких же, совсем неотличимых друг от друга домов, Ханна включила свет, и перед глазами Айзека предстала самая настоящая девчачья комната. Увешанная картинками и цветными ткаными тряпками, на которых красовались невиданные звери и цветы. Цветы тут тоже были, но пластиковые, живых в этом мире больше не было, от них остались лишь рассказы. Маленькая комната, с одним окном и деревянной кроватью в углу у столика. Тонкий, прохудившийся ковер, лежал на полу, поверх деревянных мозаик паркета, что поскрипывали при каждом шаге. Свет тускло мерцал, потому что другие жильцы дома тоже его использовали и электричества хватало на всех с трудом. Окно сейчас не давало света, да и, само по себе, было завешано шторой, через которую еле проблескивали очертания других окон, что были видны, напротив. Комната имела лишь одно дополнительное помещение, в котором располагался туалет и поддон с трубой, в котором, как выяснилось, можно даже помыться, хоть и не сейчас, а с утра, когда в дома гонят теплую воду. Айзек, конечно, мог помыться и холодной, но после того чуда с раковиной в здании с детьми, он даже не рассматривал такой вариант. Ханна выдвинула столик и положила на него бумажную коробочку с готовой едой.

— Я угощаю. Ты сильно помог мне сегодня, — она разворачивала еду, после чего достала две кружки и налила воды из-под крана, которая отдавала железом и была мутной, совсем не такой, как талый снег, который всю жизнь использовал Айзек. Сам же парень вновь ощущал себя не комфортно оттого, что находился с девушкой наедине, да еще и в такой тесной комнате.

Только сейчас, когда она смогла переодеться в домашнюю одежду, он смог ее разглядеть. Маленькая, стройная, с прямыми светлыми волосами она была самым настоящим контрастом для измазанного сажей города. Короткий чуть вздернутый нос, аккуратные линии лица и острый подбородок. Еле заметная россыпь веснушек на лице казались чем-то необычным, чем-то с чем парень никогда в жизни не сталкивался. Худые плечи и тонкие руки были на удивление сильными, об этом Айзек вспоминал, перебирая те моменты, когда она его касалась. Глядя на Ханну, юноше становилось жарко, но ничего, кроме теплой кофты, у него с собой не было, и он прел в ней, пока Ханна это не заметила и не предложила ему одну из своих футболок, которые были невероятно большого для нее размера. Держа одну такую футболку в руках, Айзек думал о том, что вполне возможно, у Ханны уже есть друг, с которым она проводит время, и который оставляет тут свои вещи. Айзек повернулся спиной и снял кофту.

— Охренеть, сколько же на тебе шрамов! Надо было это детям показать, они любят такое! — закрыв от удивления рот рукой, чуть ли не взвизгнула девушка, но стоило Айзеку повернуться к ней лицом, как ее взгляд моментально изменился, и вместе с этим поменялось ее отношение. Взгляд стал, словно серьезнее и девушка достала бутылку мутной воды, что хранила в своем шкафу под горой одежды. Она вылила из кружек воду и налила туда жидкость. Айзек принюхался к ней и понял, что это сродни той настойки, которой напоили его старики. Он отлично помнил свое поведение, и было пытался отказаться, но Ханна со всей своей серьезностью настояла, не оставив парню выбора. Он глотнул, поморщился и закусил лапшой, что лежала в коробочке, перемешанная с овощами. Тепло растеклось по всему телу, и парню стало еще жарче, чем было. В этот раз он не планировал налегать на настойку, рассчитывая сохранить холодный ум.

— Может, и ты расскажешь о себе, а, Ханна? Я, вроде все про себя уже рассказал, — смущенно спросил юноша, про себя подметив, что ее поведение резко поменялось?

— Нет, Айзек. Не все. Самое интересное ты пропустил. И, честно говоря, это мне кажется намного интереснее того, что ты рассказывал ребятишкам. Где твой шрам от камеры, и почему ты приехал сюда? Этого ты не рассказал! — Ханна опрокинула содержимое стакана в рот и уставилась на Айзека. Она смотрела хищным, полным любопытством взглядом и Айзек понял, что деваться ему некуда.

— Есть такое место, оно называется «Пан Оптикум», там тепло, и по заверениям местных, именно так живут те древние, о которых кричат ваши безумцы… — Айзек начал рассказ издалека, рассказал про город, про отношение к нему, о том, как он устроен и про невероятно высокую стену, что окружает гигантскую территорию. Выпив еще чуть-чуть, он смог рассказать и о том, как побывал в пределах горного хребта, что защищает город, и том, что видел там. О людях, которых выгоняли на улицу, лишь потому, что они смогли произвести на свет себе подобных без помощи машин. Рассказывал о том, как он ненавидит всех внутри железного кольца из стен. Как презирает людей, что, не пачкая своих рук, обманом выгоняют своих товарищей на мороз. Даже показал накидку, что забрал с трупов около того города, что некогда держали в руках замерзающего младенца, после чего вновь задрал футболку, будучи уже изрядно пьяным, и сказал. — Я был тем младенцем, рожденным внутри этого проклятого города. И я ищу тех,