Час в копилке - Владимир Германович Корешков

затрагивать с Максом этой темы. Скорее всего Борис блефует, нет никаких тетрадей и не было никаких разговоров о суициде. У них прекрасные материнско-сыновьи отношения, если бы Макс был несчастен, она бы почувствовала. Сын обязательно поделился бы с ней всеми своими переживаниями.

Была и ещё одна неприятная мысль, терзавшая Марину с минуты прекращения вчерашнего диалога. Борис – убийца. После разговора она сразу принялась искать ссылки в интернете. И нашла там – в открытом доступе, подумать только! – всю информацию о баре «Три тетради», инструкцию по внесению своего имени в списки смертников, а также – сразу под перечнем блюд и напитков – прайс на иные оказываемые баром услуги. В баре этом она никогда не бывала, но часто проходила мимо. Слухи о киллере-Монетке когда-то блуждали по городу, что-то писали в газетах и в сети, но как-то сами собой эти пересуды и умолкали. Однажды недельку Марина подержала Макса дома, когда разговоры о странном наёмном убийце были особенно громкими, но в следующий раз уже среагировала на них, как на что-то само собой разумеющееся. Будто рассказали, что в районе снова будут менять асфальт. Но, конечно, ей и в голову не приходило, что Монеткой окажется её бывший почти-муж. Так, значит, он распоряжается своим даром…

Что ж, любовь, безусловно, слепа и безрассудна, но всё-таки поддерживать отношения с киллером небезопасно и крайне безнравственно. Писать Борису Марина однозначно прекратит! Хватит! Этот урод живёт в её голове, но говорит на чужом языке!

Раз в месяц станет пересылать чёртовы пять рублей – но ровно до тех пор, пока не придумает, как вывести сына из-под удара.

Так она решила вчера, и сегодня проснулась отдохнувшей и обновлённой. Вся эта возня, все скопившиеся обмылки чувств к Борису порядком утомили её. Пора начинать дышать свободно!

– Ты проспал, – сообщила она Максу.

Он и так был в курсе: видел часы на дисплее телефона, когда проснулся. С тех пор прошло около пятнадцати минут.

В кухне часы были только электронные – на плите. Но сейчас у мамы что-то готовилось в духовке и электронное табло стало таймером с обратным отсчётом.

– Который час?

– Почти одиннадцать, – Марина не сверилась ни с одними часами, вероятно, она запомнила, сколько было времени, когда устанавливала таймер на плите.

– Если потороплюсь, то успею ещё на алгебру…

– Если бы я этого хотела, ты бы успел и на литературу. Кажется, она у вас вторым уроком.

– Угу.

– Но я просто дала тебе поспать. И сегодня тебе лучше побыть дома. В конце концов, учителя не обязаны вдыхать ароматы твоего стремительного прощания с детством. А ещё я хочу, чтобы ты пояснил мне одну загадочную фразу…

– Я чем-то обидел тебя вчера? – испугался Макс. Он вроде бы помнил весь вечер и, кажется, они с мамой не перекинулись и словом, но вдруг из-за выпитого случились какие-то провалы в памяти, и на самом деле он успел наговорить ей лишнего, – мне нужно за что-то извиниться?

– Нет, не нужно.

Марина безрадостно подумала:

«Это я должна извиняться перед тобой, сынок: за то, что моими настроениями шестнадцать лет управлял убийца».

– Ты оказался прав, Масик. Телефон отнимал у меня силы. Твой отец много значил для меня. Я пыталась его вернуть. Но со вчерашнего вечера он для меня пустое место. Я обещаю тебе быть сдержаннее… Но я не уверена, что смогу полностью подчинить себе свои настроения. Всё-таки я девочка, – Марина улыбнулась, – хоть и взрослая.

Марина всмотрелась в сына. Он молча доедал овсянку. Интересно, расскажет ли он о суицидальной тетради? Или алкоголь выветрил из его памяти такую пустяшную информацию? И лучше не напоминать…

Ещё немного поразмыслив, Марина решила не трогать скользкую тему. Пять рублей она вчера перевела Борису, месяц спокойной жизни, тьфу-тьфу, обеспечен.

– Какую фразу ты имела в виду?

– Что?

– Ты сказала про какую-то загадочную фразу, – Макс неаккуратно сделал большой глоток горячего чая из кружки и обжёг губы, язык и нёбо.

– Осторожно, горячо! – запоздало предупредила Марина. Макс только махнул рукой и провёл языком по ошпаренному нёбу. – Ты сказал вчера, что у тебя получилось… Что именно?

Марина нажала кнопку на кофемашине. Капучинатор всосал молоко из подставленного заранее кувшинчика и зашипел, взбивая воздушную пенку. Запахло молотым кофе.

– Я научился жонглировать. Классно жонглировать.

– Так уж прям и классно?

– Смотри! – Макс на секунду засомневался: вдруг вчерашний навык уже утрачен или ему всё вообще спьяну померещилось? Маринино сердце болезненно сжалось: что если Борис пожелал удачи сыну только на один вечер?

– Дай-ка свой кофе, – скомандовал Макс.

– Зачем? Он ещё не весь скапал…

– Подставь другую кружку.

Макс вылез из-под стола. Краем глаза Марина отметила, что на сыне какие-то ветхие трусы с широкой истрепавшейся манжетой, которая едва удерживала их на месте.

– Макс, где ты выкопал это старьё?

Сын отмахнулся. Подтянул трусы и взял из рук матери кружку с капучино.

– Что ты собираешься делать?

– Жонглировать, – ответил Макс и взял за ручку свой бокал с чаем. – Смотри, сделаю десять перебрасываний и не пролью ни капли!

– Макс, твой чай ещё горячий, а бокал из сервиза…

Но две кружки уже взмыли по очереди в воздух. Макс уверенно перекидывал их, ловил за ручки и снова отправлял в полёт. Марина вжалась в табурет и зажмурилась. Макс сопел от усердия, но звона разбитого стекла не послышалось, и Марина, осмелев, открыла глаза.

– А сейчас я, не переставая жонглировать, пройдусь по коридору…

Кружки по-прежнему взмывали ввысь и аккуратно возвращались ручками на согнутый крючком палец Макса.

– А сейчас я закрою глаза! – Марина хотела запретить, но Макс уже плотно сомкнул веки, чтобы не осталось сомнений: он не подглядывает. И вот он – этот ужасный миг! Бокал из сервиза, такого любимого, подаренного на день рождения, с бабочками и золотыми узорами, стремительно понёсся на пол. Ещё немного и его фарфоровый бок соприкоснулся бы с кафельной плиткой, но Макс, не открывая глаз, ловко присел и подхватил беглеца, изменившего траекторию полёта.

– Планета возвращена на орбиту, – успокоил он маму. И продолжил жонглировать на корточках. Рваные трусы так и норовили сползти.

– Макс! Ради бога, переодень исподнее! Я не видела тебя таким раздетым лет с пяти!

Максим выпрямился, в последний раз поймал чашки, поставил их на стол.