Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

— Юрочка-то как подрос, — сдавленным голосом, едва не всхлипнув, еле выговорил дед.

— Ну так княжич же. Не по дням, а по часам, как полагается, — с нескрываемой гордостью подтвердил очевидное Всеслав. Дед был в гостях летом, пока мы зажигали за морями и лесами. Нянчил внучат и не давал думать о плохом дочке. И уехал, едва до Полоцка дошли вести о том, что зять возвращается домой живым и здоровым.

Василь утирал мозолистой рукой, покрытой старыми шрамами, с навеки въевшимся загаром, слёзы счастья. Пожалуй, таким его великий князь с самой свадьбы не видел. Когда родился Волька, воевода тоже был рядом с дочерью, стянув в Полоцк весь Витебский гарнизон. Нарушив клятву великому князю хранить и беречь именно тот город, где был посажен ещё старым Брячиславом. Но наказания старик не боялся. Боялся не успеть до вотчины зятя и дочки, боялся, что Ярославичи доберутся раньше него. И что сокол ясный, как звала мужа Дарёнка, не выберется из той ямы, куда заманили его обманом дядья. А после возвращения Всеслава в родной город Василь, кажется, перестал бояться вообще чего бы то ни было.

Посидели не очень долго, поделились новостями, в основном семейными, потому что рабочий обмен исправно обеспечивали птички и гонцы. Почтовая система с постоялыми дворами, где всегда была горячая еда и свежие кони, начала формироваться раньше, чем в моём времени, и с Запада, с тех самых таинственных хуторов вроде Ставрогнатова, вокруг которых регулярно пропадали на ровном месте соглядатаи из Рима и Аахена. Со Псковым, Новгородом, Смоленском, Черниговым и Киевом связь была прямая и оперативная, как и с Краковым, Гнезно и Эстергомом. Чуть дольше занимала дорога до Олешья и Тмутаракани на юге, до Готланда на севере, до Владимира на востоке и до Праги на западе, но в любом случае сведения туда и оттуда поступали быстрее, чем даже по хвалёным римским дорогам. Которые юго-западные союзники не стеснялись использовать, как свои.

Побудку сыграли ещё до све́ту, хотя в ней и нужды особой не было — походников уже кормили сытным завтраком дородные стряпухи. Некоторые из них тайком пытались всучить нетопырям и сочувствующим узелки с гостинцами. Кто-то признал родню, а кто-то и новую, видимо, завёл, пусть и ненадолго — дело молодое.

Воевода с митрополитом вышли проводить дорогих гостей за стены. Следом за ними, кажется, толпился весь город. Кроме тех, кто побежал на галереи-заборола, чтобы посмотреть за тем, как улетят по льду Двины княжьи воины на удивительных лодках, что мчали вверх по зимней по реке куда быстрее, чем под парусами летом вниз по течению.

Прощались недолго. Великий князь похвалил тестя за добрую службу, порадовался за город, которому так повезло с воеводой. Василь с митрополитом пожелали доброго пути. И Вар, гикнув по-степняцки, распахнул первым парус. Буер дрогнул, качнулся — и полетел.

Скорость и впрямь была немыслимой. Помня примерные, плюс-минус два-три лаптя́, расстояния между населёнными пунктами, которые точно измерять до сих пор никому и в голову не приходило, я прикинул. Без часов и карты, без курвиметра или хотя бы циркуля было, конечно, очень приблизительно. Но и по таким умозрительным расчётам выходило, что скорость этих корзинок на лыжах местами была под восемьдесят. А местами и над, то есть свыше. Но лукошки с полозьями упрямо отказывались рассыпаться, летели себе, поскрипывая и потрескивая. Северо-западный ветер, попадая в русло, устраивал там настоящую аэротрубу. Стая крылатых волков летела, поднимая клубы снежного крошева, которое позади нас высоко вскидывала злая старуха Вьюга, азартно хохоча́, будто подгоняя и подбадривая.

Сильнее всего ощущалась нехватка ма́сок, конечно. Или лыжных очков. Или хоть чего-нибудь прозрачного, чем можно было бы защититься от колючего снега, что влетал в лица́ на невероятной скорости. Но ни стекла, ни пластика у нас нужных не водилось. А очки из рыбьей кожи или кишок на просвет были так себе. Не на таких скоростях наощупь выруливать, конечно. Поэтому мчали щурясь. Смахивая иногда обледеневшие сосульками слёзы, что нарастали параллельно земле. То есть реке, которая из средневековой транспортной артерии превратилась в скоростную магистраль.

Встречавшиеся торговые караваны и санные поезда жались под высокий левый берег матушки-Двины. Попутные принимали правее, освобождая фарватер. Три штабных буера, время от времени меняясь, вели стаю за собой, продолжая пугать возниц и купцов. Но шапок больше никто не сшибал и коней воем не тревожил. Было уже не до того. Рейд вышел на тот темп, который признали предельным конструкторы и инструкторы. Стало уже не до баловства. Любой промах на такой скорости привёл бы к травмам или гибели, и изделия и экипажа. И не одного, завались буер в начале колонны. Но тут были Яновы и Гнатовы. А они не промахивались.

Ориентирами служили высокие вешки-прутья, закопчённые над пламенем костра. На снегу их получалось различать даже на полном скаку. А когда начало́ темнеть — стали попадаться такие же, но с горевшими тряпками наверху. Фенькины опыты с воском, скипидаром и земляным маслом привели к тому, что у нас появился состав, не гаснувший даже в метель. Правду сказать, и метель-то была лёгкая, как по заказу. Отчего Гнат регулярно косился на серые небеса с почтением, уважением и благодарностью.

Несколько пар саночек-буераков с разведкой ушли вперёд седмицу с лишним назад. Хоть и переживал Рысь, что парни финал пропустят. Но служба превыше всего, конечно. Они и наты́кали по пути вешек-ориентиров, они и поджигали их, или сами, или привлекая кого-то из местных, если рядом было жильё или выпадала удача увидать кого-то из встречных-поперечных. Ни один, как пото́м выяснилось, не отказал в помощи ближним людям самого́ великого князя. Особенно запомнился одинокий старый рыбак, что выскочил прямо из сугроба, наметённого на его тулуп. Сидел, знать, себе над луночкой, ловил рыбку, большую и маленькую, а как заслышал скрип снега и шелест полозьев — поднялся во весь богатырский рост возле дрожащего на ветру факела. Уже в потёмках. И чудом уцелел, потому что Всеслав успел крикнуть Яну в самый последний момент, когда арбалетный болт уже был нацелен хищным клювом в голову рыбака. Который подпрыгивал и орал: «Слава! Слава князю-батюшке!». Он, наверное, и вслед ещё блажил до тех пор, пока не охрип на морозе окончательно. Так и не узнав, что мог не пережить ни этой встречи, ни этой ночи, ни этой метели.

Когда снег начал лепить так, что