Товарищ Гроза. Книга 1 - Милослав Григорьевич Князев

— А ты знаешь, действительно даже не однофамилицы. Мы из других Орловых.

И с каким же вызовом было произнесено это «Мы». Девушка стояла с гордо поднятой головой и ждала моей реакции. Из дворян и явно гордится этим. Для СССР, особенно данного исторического периода, не совсем типичное поведение. Ну а мне как бы по фиг.

Что до реакции, она была положительной. Мне понравилась не только внешность, но и голос. Очень красивый — будет кому перепеть Высоцкого. Попаданец я или где? А значит, пятый пункт необходимо выполнять. Несмотря ни на что и вопреки всему. Не можешь сам по причине отсутствия музыкального слуха — найди того, у кого он есть.

О чём я ей сразу же и сказал. Нет, не о Высоцком, а о том, что у неё красивый голос. И тут же сделал предложение:

— Хочешь быть диктором центрального радио Первой Краснознамённой Партизанской Дивизии Имени Товарища Грозного, Иван Василича?

Вообще-то я уже не один раз успел подумать, как назову свою дивизию, если вдруг её стану собирать — если очень сильно вдруг. А так это была скорее разминка для ума. В наше время назвал бы: «Первая Краснознамённая Партизанская Дивизия Имени Товарища Сталина». Отчасти чтобы эпатировать публику, отчасти чтобы самым неадекватным по мозгам било. Но здесь такое не подойдёт. Вовсе не потому, что неправильно поймут: как раз название воспримут самым естественным образом. Как же ещё партизанскую дивизию назвать-то?

Вот я и выбирал из того, что будет и публику эпатировать, и воспримут не совсем уж в штыки. Как вам советская дивизия, названная в честь царя или императора? Но тут нужен такой царь, которого бы уважали. Не в честь Николашки же, в самом деле, называть. Царей у нас было много всяких и разных, но реальный выбор остаётся всё равно небольшим: Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван Грозный, Пётр Первый, Екатерина, та которая Великая, ну и товарищ Сталин. На этом, собственно, и всё.

В результате Иван Грозный остался. Почему именно он? А какая у меня у самого фамилия? Вот, будет весьма созвучно и с некоторым намёком. Да и имя тоже в тему.

Некоторое офигение от такого предложения читалось без особых усилий. Да что там некоторое — абсолютно откровенное, хотя она и пыталась держать лицо. Ещё бы: представьте себе молодого паренька (каким я сейчас выгляжу), одетого в какой-то балахон из брезента, делающего подобные предложения. Не знаю, может, у неё всё в порядке с чувством юмора, и она решила мне подыграть, а возможно, вообще приняла за сумасшедшего, с которым лучше не спорить.

— И сколько в твоей дивизии бойцов? — спросила Орлова.

— Если считать нас с тобой?

— Ладно, считай и нас с тобой, — согласилась собеседница.

— Тогда уже двое! — радостно ответил я.

— Не густо для целой дивизии.

— Так она же партизанская, а там точной регламентации пока нет, — уверенно заявил я.

— Ну если партизанская, тогда да… — протянула она.

— Да, в смысле положительный ответ? — тут же поймал её на слове.

Любовь Орлова только усмехнулась, после чего всё же продолжила:

— Ладно, пока пусть будет положительный. Ну а если серьёзно?

— А если серьёзно, я вообще не местный.

— Трудно было не заметить. Только пока не могу понять, откуда ты такой взялся? Разговариваешь странно, акцент в принципе ни с чем не сравнимый, о внешности вообще молчу. Да и ведёшь себя не по возрасту.

— Из будущего, — не стал врать я.

— И где же твоя машина времени, мистер Герберт Уэллс?

Надо же, начитанная. Для первой половины двадцатого века путешествие во времени — далеко не обычное явление. Даже для фантастики. А она знает, что это такое, и помнит, кто автор. Но сказал я не об этом:

— Иван Гроза.

Попыталась изобразить вопрос, слегка приподняв левую бровь, но сморщилась — на этот раз от боли или просто неприятных ощущений, явно потревожив незажившую рану. Однако я её прекрасно понял.

— Фамилия у меня такая — Гроза.

— И где же твоя машина времени, мистер Иван Гроза?

— Товарищ Уэллс ошибался, — на этот раз уже я усмехнулся в ответ.

— Товарищ? — удивилась Любовь Орлова.

— То есть тебя смущает исключительно обращение «товарищ»? Со всем остальным, выходит, ты согласна?

— Не то чтобы согласна, но да, смущает — особенно по отношению к английскому писателю.

— И чем же английский писатель перед тобой так провинился? Он ведь действительно товарищ. Большой друг Советской России. Лично знаком с Лениным! Кстати, хочешь историческую байку?

— Ну давай.

— Когда Герберт Уэллс пожаловался Ленину, что к нему трудно попасть — просто не пускают, — тот выписал ему мандат: «Товарища Герберта Уэллса пропускать ко мне в любое время».

— И в чём же тут байка?

— Подожди, дальше будет интересно. Когда фантаст приехал в Советский Союз уже после смерти Ленина, ему пришла в голову замечательная идея — посетить Мавзолей. Сама по себе идея правильная, но, как говорится, есть один нюанс. Представь: вдрызг пьяный иностранец ночью на Красной площади попёрся в Мавзолей. Естественно, его не пустили. Тогда он предъявил свой мандат. И — не поверишь — пустили.

— Ты прав, не поверю.

— А зря, исторический факт. Сталина однажды пост не пустил на трибуну Мавзолея, так как он пришёл без разводящего. Петра I часовые часто много куда не пускали (правда, он сам специально нарывался). С Екатериной II тоже случай был. И никого ни разу за это не наказали. Российские императоры всегда гордились, что у них есть такие люди!

— Сталин — не император.

— Вообще-то император. Это я тебе говорю как путешественник во времени.

— Неужели будет, как с Бонапартом? — удивилась собеседница.

— Нет, тут совсем другое. Дело в масштабе личности. Так что он точно последний император. Причём не только России, но и всего человечества. После него достойных больше не было — ни у нас, ни где-либо ещё. Но ты меня отвлекла: мы о Герберте Уэллсе говорили. А он действительно товарищ и полностью заслужил такое к себе обращение. Даже документ имел! Я сам, между прочим, далеко не всех так называю.

— Байки — это, конечно, хорошо… — начала было Любовь Орлова.

— Это не только байка, но и исторический факт, — перебил её я. — И это я тебе тоже как путешественник во времени говорю. Но ты мне почему-то не веришь.

— А должна верить? Сам подумай — никаких доказательств ты мне не предъявил. Даже машину времени.

— Как я уже сказал, товарищ Уэльс ошибался. Машина времени осталась в будущем. В прошлое невозможно переместить ничего, кроме человеческого тела. Или ты думаешь,