Ночная охота - Александра Кристо

Разве она способна уничтожать миры?

– А ты скучаешь по своим родителям? – спросила она.

– Я их не помню.

Мой голос будто звучал издалека, чуть охрипший и едва узнаваемый.

– Ну да, конечно, – опомнилась Атия, которая, кажется, на миг забыла, кем мы оба были.

Существа из мифов и мрака. Творения заскучавших Богов.

– Должно быть, это тяжело, – проговорила она. – Ничего не помнить о своей жизни.

– Я собирался то же сказать тебе, – признался я. – Должно быть, непросто помнить все.

Судьба родителей явно не давала ей покоя.

Она была живой и реальной, но какой ценой…

– В день, когда погибли мои родители, я очень на них злилась, – понизила голос Атия. – Всю свою жизнь я скрывалась в тени, выходя в мир людей лишь по ночам. Меня всегда предупреждали, как опасно снаружи. Но в тот раз я не стерпела. Я хотела хоть раз увидеть все великолепие мира под солнечными лучами.

Она прикусила язык, раздумывая, сколько еще готова мне доверить.

«Все, – думал я. – Расскажи мне все».

– Я улизнула, – решилась наконец Атия. – Человеческие дети обычно сбегают на тайные прогулки после захода солнца, а я, наоборот, вылезла в окно на рассвете. Тогда в городе проходила какая-то ярмарка. До нашей фермы доносился звон колокольчиков. У меня не было денег, и я упросила торговцев позволить мне разок прокатиться на карусели с лошадками. Наверное, я была слишком взрослая для этой забавы, но я ведь никогда прежде не видела ничего подобного. Круг за кругом я проезжала верхом на лошадке, на моем лице играло солнце, и отовсюду раздавался детский смех. «Посмотрите, – думала я, – мир не такой уж и опасный».

Атия покачала головой, как будто о чем-то жалела.

– Я провела там не больше получаса, когда мой отец отыскал меня и унес домой, – продолжала она. – Я ожидала, что он будет вне себя от гнева, но он был только сильно напуган. Мама плакала, они с отцом долго обнимали меня. О, если бы я только ценила это, – вздохула Атия. – Но мне, наоборот, хотелось закричать на родителей, чтобы они прекратили опекать меня, как хрупкую девочку, а они только продолжали лелеять меня в объятиях. Когда наступила ночь, папа, как обычно, прочел мне сказку, а мама спела колыбельную, но я засыпала в расстроенных чувствах.

Боль вытеснила из голоса Атии любые другие эмоции.

Ее душа развернулась передо мной, ничем не прикрытая, чистая и беззащитная.

Я сглотнул. В горле пересохло.

– В ту ночь они умерли, – сказала Атия. – Боги стремительно ворвались в наш дом, словно брошенные ловкой рукой камни, разносящие окна вдребезги. Папа с мамой сразу велели мне бежать. Сами они даже не пытались. Им было достаточно того, что я буду в безопасности.

– Атия… – начал было я, неистово желая стереть поскорее ее печаль, как стирают с заплаканного лица слезы.

– Я знаю, что Боги обнаружили нас из-за моей вылазки к людям, – сказала она, не давая мне возразить. Атия верила, что чувство вины заслуженно терзает ее. – А еще знаю, что мои родители точно совершили нечто ужасное, раз за ними велась охота.

Атия снова уставилась в потолок.

– Но что бы они ни сделали, они не заслужили такую смерть, – завершила историю она.

Атия провела руками по лицу, стирая малейший намек на слезы, которые категорически не собиралась проливать при свидетелях.

Меня тянуло обнять ее, но я поборол свой порыв, и руки безвольно повисли в воздухе.

Что, если я неаккуратно пошевелюсь, неосторожно вздохну и она рассыпется?

Я задумался над тем, чтобы применить свои способности и прогнать ее печаль. Призвать на помощь весь арсенал средств для подавления эмоций, который мы использовали, чтобы успокоить умерших. Умиротворить их.

Смог бы я даровать Атии утешение, проникнув вглубь ее сердца?

Получилось бы у меня забрать вину, бремя которой она не должна нести?

«Ты уже и так достаточно сильно вмешался в ее жизнь, – строго сказал себе я. – Оставь Нефаса в покое».

– Там был Тентос, – прервала мои раздумья Атия. – В ту ночь он возглавлял отряд охотников, которые убили моих родителей.

Гримаса боли на ее лице моментально переплавилась в гнев при упоминании этого имени.

Это доказывало, что мои подозрения оправдались. Но я до последнего не хотел знать, что Бог, столь гостеприимно встретивший меня в первые часы существования в качестве Вестника и подаривший мне защитный кинжал, мог быть столь жестоким.

– Это и есть тот Бог, которого ты собираешься прикончить, когда придет время? – аккуратно спросил я. – Ты уверена?

Слова горькими комками подступали к горлу. Спорить с ее выбором казалось неуместным, но ведь Тентос не просто надзирал за умершими, он сделал меня тем, кем я был. И как бы сильно я ни ненавидел свою участь, он спас меня от страданий в Небытии.

И я всегда считал, что обязан ему за это.

Когда я заварил всю эту кашу, чтобы вновь стать человеком, я и представить себе не мог, что придется уничтожить самого Тентоса.

– Я уверена, – твердо сказала Атия.

Я хотел было растолковать ей, что Тентос держался нейтральной стороны, а вовсе не поддерживал зло. Однако между тем, кем он должен был быть – а точнее сказать, кем я его считал, – и тем, кем он оказался на самом деле, было явное противоречие.

Тогда я решил, что в нашем общем деле главное – верная стратегия, а для меня не было ничего более важного, чем снова стать человеком.

Но и это уже не было правдой.

Печаль Атии и ее желание отомстить теперь значили для меня так же много, как и собственная победа.

– Ты бы хотела избавиться от гнетущих воспоминаний? – спросил я.

– Я бы ни на что не променяла свои воспоминания, – послышался в темноте голос Атии. – Даже самые страшные. Нужно помнить и о хорошем, и о плохом. Обычно нас преследует все самое темное, но иногда, если повезет, светлые моменты перевешивают.

– А тебе повезло? – спросил я, удивляясь, каким хриплым сделался мой голос.

Атия кивнула.

– Думаю, что да, – ответила она, а потом добавила:

– Почему ты хочешь стать человеком, Сайлас? Если по-честному?

Сквозь шторы, словно сигнальный колокол, предупреждающе завыл ветер, но мое имя, произнесенное Атией, заставило меня забыть обо всем на свете.

– Есть два вида печали, – после паузы сказал я. – Печаль о том, что ты имел и потерял, и тоска по тому, чего у тебя никогда не было.

Это особое одиночество, в котором ты лишен всего: ни воспоминаний, ни радостей, к