Турист - Антон Витальевич Демченко

пьёт чай из блюдца. В этот момент женщина была так похожа на образ Нонны Мордюковой в «Женитьбе Бальзаминова», что я не удержался от удивлённого смешка, чем, разумеется, сразу привлёк внимание Оли.

— Что? — ткнула она меня локтем в бок. Пришлось кивком указать ей на наших соседей по столу. И жена, глянув в их сторону, тоже не сдержала улыбки. — Прямо замоскворецкое чаепитие. Хоть сейчас снимай и отсылай в «Купеческий Дом», в рубрику «Нравы прошлого».

— О, поверьте, молодые люди, — с явным весельем в голосе заговорила Ирина Фёдоровна, чинно шествовавшая под ручку с мужем рядом с нами, — в здешних местах это частое явление. И смею заверить, вы ещё не раз будете иметь возможность его наблюдать. Любят здесь пить чай «по-московски». Непременно из блюдечек с ярким цветочным узором, с огромным количеством сластей — от печений и пирожных до варенья и пастилы — и обязательно из ведёрного самовара, топленного фруктовой древесиной или шишками. Только так и никак иначе. Традиция, однако… Правда, обычно такие чаепития устраиваются в послеобеденное время и затягиваются часа на два, а то и три. А вот так, чтоб с утра пораньше… хм. С другой стороны, у всех свои привычки, верно?

— В каждой избушке свои погремушки, — кивнул Иван Еремеевич и, заметив портсигар в моей руке, предложил: — Кирилл, не возражаете, если я составлю вам компанию, пока наши дамы будут дышать свежим речным воздухом?

— Отчего же? — кивнул я в ответ, невольно поддерживая старомодный тон и говор Лебедева. — Буду рад хорошей компании. Дорогая?

— Ой, иди-иди, дыми сколько хочешь, паровоз! — фыркнула Оля и, бросив взгляд на супругу Ивана Еремеевича, протянула: — Уж мы с Ириной Фёдоровной найдём чем себя занять в ваше отсутствие.

— Кстати, на верхней палубе скоро должна начаться развлекательная программа, — заметила Лебедева, обращаясь к Оле. — Взглянем?

— Какое счастье, что мы не в морском круизе, — дождавшись, пока женщины покинут наше общество, тихо произнёс Иван Еремеевич, с наслаждением подставляя лицо тёплому и ласковому солнышку. — Боюсь, в этом случае моя дражайшая супруга непременно утянула бы Ольгу на торговую палубу… И тогда так легко мы бы не отделались.

— Да, пусть моя Оля совсем не транжира, но со скуки да от безделья… кровопускание моему кошельку стало бы попросту неизбежным, — со смешком согласился я.

— Вот-вот, — с готовностью покивал Лебедев и добавил доверительным тоном: — А моя Ирина Фёдоровна, признаться, большая любительница прогулок по торговым улицам и рядам. Так что завидую вам белой завистью, юноша. Как есть, завидую… и повторюсь, счастье, что на речных круизных судах нет торговых палуб. Бр-р.

Для перекура мы устроились на той же кормовой площадке, где прошедшим вечером я демонстрировал свои рюгеры. В отличие от моего собеседника, я предпочёл курить стоя, тогда как Иван Еремеевич с удобством расположился в лёгком кресле, добрая дюжина которых была выставлена в тени под навесом верхней палубы и, выудив из внутреннего кармана пиджака пенал на три сигары, с наслаждением принялся священнодействовать. Иначе его приготовления к раскуриванию я и назвать не могу. Развернув вощёную бумагу, в которую была упакована небольшая толстенькая сигара, Лебедев придирчиво осмотрел её со всех сторон, покрутил, чуть помял пальцами, после чего извлёк из жилетного кармана сверкнувшую хирургической сталью гильотинку и одним выверенным до автоматизма движением срезал кончик сигары. Секунда, и вот мой собеседник уже тонет в облаке ароматного дыма. М-да, с сигаретами всё куда проще. Прикурил, выкурил, выкинул. А тут… пока первую затяжку сделаешь, сто лет пройдёт! Или сигарами не затягиваются?

От этих ленивых размышлений-наблюдений меня отвлёк вопрос Лебедева. И, честное слово, я совсем не удивился, услышав его.

— Кирилл, не сочтите за назойливость, — проговорил Иван Еремеевич. — но если не секрет, за что вы получили знак ордена Святого Ильи? Нет-нет, я не настаиваю, просто, как вы, наверное, заметили, я сам являюсь кавалером этого ордена. А кроме того, вхожу в его Капитул как глава Волжского отделения ордена, если быть точным. Отсюда и интерес.

— Увы, Иван Еремеевич, подробности получения этой награды я открыть не могу, — развёл я руками. — Могу лишь сказать, что иногда учебная практика превращается в натурально практическую задачу. Вот за решение такой задачи нас с женой и наградили.

— М-м, — Лебедев задумчиво покивал. — Последствия московского мятежа, полагаю. Не стоит, Кирилл, не напрягайтесь так. Это просто мои мысли вслух. Извините, если задел вас.

— Ничего страшного, Иван Еремеевич, — пожал я плечами. — Всё одно, большего я сказать не вправе, а кто и какие выводы делает из немногого мною сказанного… право, не моё дело. Верно же?

— Здравый подход, Кирилл, — кивнул мой собеседник, но почти тут же нахмурился: — Подождите! Вы сказали, что и ваша очаровательная супруга была награждена таким же знаком? За то же дело?

— Мы вместе проходили ту злополучную практику, — я вздохнул. — Вместе и на орехи получили, вместе нас и наградили. Вот так.

— Дела-а, — покачал головой Лебедев. — Старею, должно быть. Если уж я и ваш знак вчера еле углядел, то награду вашей очаровательной супруги, к великому моему стыду, не заметил вовсе. Кстати, не поведаете, отчего вы так скрываете знаки ордена? Всё-таки, получить такую награду — честь немалая. А уж в столь юном возрасте такой знак и подавно должен быть достойным поводом для гордости. Вы же словно стесняетесь нашего знака…

— Скорее, не привыкли ещё, — улыбнулся я в ответ. — Видите ли, мы с Олей некоторым образом были отставлены от службы, фактически до настоящего её начала. По результату всё той же истории на практике. Так уж сложилось… И думаю, окажись наши знаки на мундирах, у нас и повода для стеснения не возникло бы. С гражданской же одеждой… почему-то всё время кажется, что все вокруг пялятся и у каждого второго в голове крутится: «нацепили не по чину, не по возрасту» или ещё какая ересь похлеще. Не будешь же всем подряд объяснять, что награда честно заслужена? Вот мы и… статут не нарушаем, носим, как должно, но и выпячивать не выпячиваем.

— Ничего, привыкнете, — махнул рукой Лебедев. — Поверьте, Кирилл, морок это всё. Мнительность. Пройдёт немного времени, и вы совершенно перестанете обращать внимание на реакцию окружающих. Да и она, смею заверить, совсем не такая