Врач из будущего - Андрей Корнеев

мерных таблиц для дезрастворов. Отчёт лег на стол к Петру Семёновичу и был встречен благосклонно. Система переваривала его инициативы, делая их своей частью. Иван чувствовал странное удовлетворение — как будто он не просто встроился, а начал мягко, но неумолимо менять саму ткань реальности вокруг себя.

Но настоящая, непарадная жизнь кипела в их компании.

Идея родилась спонтанно, вырвавшись из уст Сашки после сдачи последнего зачёта по гигиене.

— Всё! Категорически всё! — возвестил он, вывалившись из дверей института и вдохнув полной грудой тёплый воздух.

— Мозги встали колом. Требуется проветривание. Завтра. За город. На залив. С картошкой!

Возражений не было. Даже Миша, погружённый в построение своих первых хроматографических колонок из подручного хлама, оторвался от чертежей и кивнул.

— С точки зрения биохимии, свежий воздух и умеренная физическая нагрузка способствуют окислению продуктов распада, накопившихся в тканях мозга в период интенсивной умственной деятельности…

— То есть проще говоря, проветриться надо, — перебил его Иван, хлопая друга по плечу. — Едем.

Место они нашли чудесное — укромный песчаный косогор на берегу Финского залива, ещё не облюбованный толпами отдыхающих. Вода была ледяной, но солнце, висевшее в белесом от приближающихся белых ночей небе, припекало по-настоящему.

Иван, раскинувшись на шинелике, смотрел на них — этих людей, ставших за этот год его якорем в этом странном времени. Сашка с азартом школьника собирал хворост для костра. Леша, добродушно улыбаясь, чистил принесённую картошку здоровенным складным ножом. Катя, подобрав подол простенького ситцевого платья, сидела на корточках и раздувала едва тлеющие угли, её лицо было серьёзно и сосредоточено. А Миша, устроившись в стороне на пне, что-то яростно чертил в блокноте, изредка вскидывая голову и смотря на воду пустым, невидящим взглядом гения.

«Вот он, — поймал себя на мысли Иван. — Момент простого человеческого счастья. То, чего мне так не хватало в той жизни».

Костер разгорелся, запахло дымом и печёной картошкой. Сашка, довольный, как слон, вытащил из рюкзака чёрный хлеб, кусок сала и несколько крутых яиц.

— Пир на весь мир! — провозгласил он. — Только воды бы…

— Вода, — сказал Леша и многозначительно ткнул пальцем в сторону залива.

Все засмеялись. Атмосфера была лёгкой, почти беззаботной.

— А я вот думаю, — с набитым ртом начал Сашка, — эта картошка… с точки зрения химии… что в ней такого?

Миша встрепенулся, словно его ждали.

— В основном крахмал, который является полисахаридом. При термической обработке происходит деструкция клеточных стенок, крахмал клейстеризуется, что и обуславливает изменение консистенции и…

— Миш, — мягко остановил его Иван. — Ты картошку ешь или диссертацию защищаешь?

Миша смущённо замолчал, а Сашка, хохоча, принялся рассказывать историю про то, как на его заводе один слесарь так перепутал краны, что вместо воды в систему подачи воздуха для пневмоинструмента пустил… борщ.

— Представляете? Цех стоит, инструмент не работает, а из всех шлангов несёт запахом свекольным! Мастер чуть с ума не сошёл!

Все смеялись, даже Катя, прикрывая рот ладонью. Иван смеялся вместе со всеми, и этот смех был искренним. Хоть и было понятно что история выдумана. Он чувствовал лёгкость в теле, приятную усталость в мышцах после волейбола с мячом-попрыгунчиком, который Сашка притащил с собой, и тепло от плеча Кати, случайно прикоснувшегося к его плечу.

Потом Сашка достал гитару — старенькую, семиструнную, с облупившимся лаком. Зазвучали простые, наивные песни — про тайгу, про комсомольские стройки, про «синий платочек». Иван не знал слов, но подпевал тихо, вполголоса, ловя общее настроение. Катя, сидя рядом, тихонько подхватывала припев, и её голос, чистый и немного грустный, сливался с хрипловатым баритоном Сашки.

В какой-то момент Иван откинулся на спину и уставился в небо. Белая ночь только начиналась, и в его сияющей глубине уже проступали первые, самые яркие звёзды. Он смотрел на них и думал, что эти же самые звёзды видел и в 2018-м. Они были единственным мостом, неизменным свидетелем его невероятного путешествия. Но сейчас они не вызывали тоски. Они были просто красивы.

«Я здесь, — понял он. — Я не просто существую. Я живу».

Ужин в квартире Борисовых в тот вечер был особенным. Анна Борисова приготовила зразы — блюдо, на которое обычно не хватало ни времени, ни сил. Сам Борис Борисович вернулся домой раньше обычного и был необычно оживлён. Он даже достал бутылку грузинского «Киндзмараули», что случалось лишь по самым особым случаям.

— Ну что, студент, — обратился он к Ивану, когда сели за стол. — Год позади. Каковы итоги?

Иван, отложив вилку, сделал вид, что задумался.

— Итоги… Итоги, отец, пока промежуточные. Заложили фундамент. В науке и… в других вопросах.

— Слышал, тебя Жданов в свою лабораторию взял, — как бы между прочим заметил Борис Борисович. — И с Аничковым ты общаешься. И с Ермольевой. Неплохо для второкурсника. Лучше, чем неплохо.

— Лёва у нас золотой, — с гордостью в голосе сказала Анна, дотрагиваясь до его руки.

— Золотой, не золотой… — Борис Борисович отхлебнул вина. — Но польза от его деятельности идёт. Реальная. Её заметили.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Собственно, к чему я это. Меня сегодня утвердили в новой должности. — Он выдержал паузу, глядя на сына. — Буду руководить аналитическим отделом. Уровень… достаточно высокий.

— Борис! Поздравляю! — Анна всплеснула руками.

Иван тоже кивнул.

— Поздравляю, отец. Это заслуженно.

— Заслуженно, не заслуженно… — Борис Борисович снова сделал вид, что скромничает, но Иван видел в его глазах искру удовлетворения. — В характеристике, знаешь ли, отдельным пунктом было отмечено… что я «являюсь родителем образцового комсомольца-выдвиженца, чья рационализаторская и научная деятельность положительно характеризует воспитание в семье». — Он отпил ещё глоток. — Так что, выходит, и ты свою лепту внёс.

Иван понимающе кивнул. Так оно и работало. Его успех укреплял позиции отца, а возросший статус отца, в свою очередь, давал ему, Льву, ещё более прочный тыл. Стратегия «контролируемой эскалации» работала как швейцарские часы.

После ужина, когда Анна ушла на кухню мыть посуду, Борис Борисович кивком пригласил сына на балкон. Они вышли. Воздух был прохладен и свеж. Где-то вдали гудел пароход.

— Ты многого добился, Лёва, — тихо начал отец, облокачиваясь на перила. — По-настоящему. Я… горжусь тобой. — Эти слова дались ему, человеку сдержанному, видимо, нелегко. — Но я чувствую, ты засиделся в этих лабораториях и библиотеках.

Иван насторожился.

— В смысле?

— В прямом. Теория —