Конец пути - lanpirot

Я остался стоять на крыльце, глядя на усыпанное бриллиантами звёзд небо. Артём стоял рядом и молча курил. Я стрельнул у него сигаретку, достать её из воздуха на этот раз у меня не получилось, и тоже закурил.

— Ну что, майор, — тихо спросил я. — Вот она теперь какая, наша новая реальность. Глухомань, старики и говорящий кот. Не жалеешь, что связался со мной?

Артём сделал последнюю затяжку и раздавил огарок каблуком ботинка.

— Знаешь, Данилыч (мы договорились, чтобы он меня так пока называл, чтобы Прокопьича не смущать), — сказал он задумчиво. — После всего, что я видел в последние годы… эта реальность мне кажется куда более здравой и честной. И, знаешь, я даже уверен, что мы тут не просто так отсиживаемся.

— Отчего же такие мысли?

— А от того, что чувствую — мы этому дерьму ещё покажем, где раки зимуют, — твёрдо сказал майор. — Все этим олигархам-шмалигархам, как Прокопьич говорит. Теперь у нас есть настоящий тыл. И самое главное — нас здесь никто не ищет, — усмехнулся Артём. — Успеем дух перевести. Спокойной ночи, Данилыч!

Он развернулся и ушёл в дом. Я же ещё немного постоял, слушая, как где-то далеко кричит сова и шуршит в сухой траве наглый ёжик.

«Да, — подумал я. — Завтра будет новый день. И, чёрт побери, он будет нашим!»

Глава 17

Ночь и впрямь прошла спокойно. Ни шума моторов вдалеке, ни подозрительных шагов в саду, ни лязга затворов и свиста пуль. Только привычные деревенские звуки: уханье совы, да шелест листвы. Беглецов никто не нашёл. Непроглядная деревенская тьма и густая завеса из звезд надежно укрыли нас от всего внешнего мира. Мы проспали крепким, мертвым сном уставших от погони людей, и ничто не нарушило этой благодатной тишины.

Первым с рассветом, как и обещал, появился Прокопьич. Скрип калитки и его негромкий голос, заговаривающий с Матроскиным, гоняющим с утра мышей в доме, разбудили меня. Я выглянул в окно и увидел, как старик ставит на стол под яблоней глиняный кувшин с парным молоком, от которого в прохладном утреннем воздухе шел густой пар.

Матроскин, почуяв угощение, тут же материализовался на подоконнике и выразительно потребовал угощение, естественно на кошачьем языке. Старика в тайну говорящего кота мы не посвящали. Получив свою порцию молока, Матроскин тут же забыл обо всем на свете.

А старик в следующую минуту уже растапливал самовар (и где только он его откопал? Я и сам не помнил, где он у меня хранился), щедро подкидывая в его топку шишки и сухие еловые веточки. Вскоре над садом, щедро заросшим одичавшей малиной, поднялся в небо вкусный запах дымка и свежезаваренного чая.

А Прокопьич, тем временем, деловито поставил на стол деревянный поднос с хлебом, и принялся пластать на тонкие ломтики принесённый с собой огромный шмат солёного сала. Так что пришлось нам с Артёмом срочно вставать, чтобы не подавиться слюной.

Завтрак в этом зеленом убежище, куда еще не проникал чужой взгляд с дороги, был неспешным и основательным. Мы пили чай с пахучими травами из блюдечек, заедая его медом и слушая утреннее пение птиц. Матроскин, шумно лакая парное молоко, мурлыкал так, что казалось, что рядом работает мощный трансформатор.

Мы обсуждали, как привести в порядок дом, запастись дровами и провизией. В общем, решали насущные бытовые вопросы. На какой срок нам придётся здесь зависнуть, не знал никто. И вот, когда мы уже выдули чуть не половину самовара, Прокопьич, аккуратно вынув изо рта папироску, сказал:

— Насчет провизии не волнуйтесь — я все устрою. И с домом помогу — он, гляжу, в отличном состоянии. А вот насчет обороны… — Он сделал многозначительную паузу. — Про найденный в лесу схрон я уже рассказывал. Основательно там кто-то оружия припрятал: автоматы, патроны, гранаты есть. Там целый арсенал. — Он отхлебнул чайку и хлопнул ладонью по колену. — Нечего нам на авось надеяться! Поджидать незваных гостей надо вооруженными до зубов. Сходим сегодня, проведаем мой клад? — предложил он. — Ну, и сами прибарахлимся.

Прокопьич, как оказалось, был человеком дела. Едва мы закончили с чаем, он уже поднялся со скамьи и деловито осмотрел нас с Артёмом.

— Обувь крепкая? Штаны советую заправить в носки, если сапог нет — крапива нынче буйная. Под ноги тоже внимательно смотрите — гадюк в этом году видимо-невидимо! Через полчаса встречаемся у колодца, — отдал он лаконичный приказ и растворился за калиткой.

— Неугомонный какой дедок, — рассмеялся ему вслед майор, но тихо, чтобы Прокопьич не услышал. Обижать моего давнего приятеля он не хотел.

— Это ты его в молодости не знал, — теперь уже хохотнул я. — Резкий был парниша. Но вставать на его пути я бы никому не советовал.

— Тоже из наших? — полюбопытствовал Артём Сергеевич, намекая и на моё прошлое.

— Еще из каких! — согласно кивнул я. — Он в одиночку такие операции выволакивал, где специально подготовленные группы обсирались. В общем — огонь мужик! Гляжу, и в старости таким же остался.

— Да и ты, Данилыч, тоже не промах в свою сотню, — напомнил майор. — Из какого же теста вас всех делали?

— Время было такое, вот и закалились, наверное, сверх меры, — пожал я плечами.

— Ну, ни скажи, — фыркнул Артём. — Таких, как вы с Прокопьичем, не так уж и много.

Ровно в назначенное время мы двинулись в путь. Прошли по краю садового товарищества и выбрались в ближайшие заросли.

Прокопьич шел впереди, неспешно, но уверенно, не оглядывался и не сверялся с картой — её у него попросту не было. Ну, а о новомодных гаджетах с GPS-треккерами я вообще молчу, он по ходу о них и не знал ничего. Но каждый поворот, каждый приметный пенек, каждая изогнутая береза были прописаны в его памяти с абсолютной точностью.

Несмотря на возраст, старикан шел по едва заметной звериной тропе с легкостью и уверенностью местного лешего. Лес поначалу был светлым и приветливым: столетние сосны подпирали макушками лазурное небо, между их прямыми, словно колонны, стволами золотились на солнце пятна и грибные полянки, усыпанные рыжими шапками подосиновиков.

Воздух был густым и пьянящим, пах смолой, прелой хвоей и медовым душком, цветущих где-то неподалёку пряных трав. Солнце пробивалось сквозь игольчатый полог деревьев золотистыми столпами, в которых кружили мириады мошек. Под ногами — густой сосновым опад и пустые шишки. Где-то высоко над головой, в недосягаемой синеве, перекликались невидимые птицы, а под ногами шуршали проворные ящерицы.

Но, чем дальше мы углублялись в лес,