Телохранитель Генсека. Том 6 - Петр Алмазный

— Пока ставлю диагноз ОРЗ. — вынес вердикт Иван Вячеславович.

— Хорошо, хоть не ветрянка, — усмехнулся я.

— Ваша ирония неуместна, — строго сказал врач. — Вирусная инфекция, перенесенная на ногах, особенно в вашем возрасте и при вашей рабочей нагрузке — верный путь к осложнениям на сердце. А с сердцем, поверьте, шутки плохи. Выписываю вам больничный, и постельный режим. И никаких «но»! Зиночка, поставьте укол молодому человеку.

Медсестра попросила закатать рукав, протерла кожу ваткой, смоченной спиртом. Сделала укол, потом еще один.

— Парацетамол. И витамины, — ответил на мой немой вопрос Иван Вячеславович. — И домой, в постель, и спать, спать, спать. Рецепт я выписал, купите в аптеке. Вот вам больничный, — он протянул мне бланки, — если потребуется продлить, то на Грановского, в клемлевку. Вы же к кремлевке прикреплены?

Я кивнул и уже хотел покинуть медпункт, но случайно бросил взгляд на экран телевизора.

— Зинаида Зиновьевна, будьте добры, прибавьте звук, — попросил медсестру и опустился на прежнее место.

Иван Вячеславович развернулся вполоборота и тоже посмотрел в телевизор. На экране «скрипел» Сахаров, пытаясь доказать обман, но, вся его речь, сводилась к тому, что все уже облучены и «мы все умрем» — эту фразу он повторил три раза подряд.

— Забавно, — усмехнулся врач. — Недавно анекдот такой слышал. Наш, врачебный юмор. Человек пришел к врачу и жалуется, мол, я съел печенье вместе с оберткой, я теперь умру? На что врач отвечает ему, философски так: мол, мы все умрем. А больной в слезы: «Все умрем? Боже, что я наделал!»… — медсестра хихикнула, а Иван Вячеславович, вздохнув, заметил: — Но я никогда не думал, что услышу это в речи нобелевского лауреата. Анекдотично.

— Да-да, — кивнул я, не отводя взгляда от экрана.

Я смотрел на Елену Боннэр. Так получилось, что она попала в кадр, видимо, не подозревая, что телеоператор снимает ее. Я хорошо рассмотрел лицо этой женщины. Буквально недавно наблюдал за ее поведением и в самолете, и позже, в медпункте аэропорта. Невооруженным взглядом было видно, что дамочка с «прибабахом», как минимум. Она несла полную чушь и сама же верила в это, производя впечатление не вполне здорового человека.

Когда я жил ту жизнь, которую практически просрал, будучи Владимиром Гуляевым, в первые годы работы в КГБ было у меня одно задание. Неприятное, но тогда мало кто мог открутиться от подобных «проверок». Проверяли работу психологов, психиатров, сексопатологов. Да всех специалистов, работавших в психдиспансерах и больницах.

Происходило это так: на прием приходил пациент, и вместе с врачом в кабинете его ждал сотрудник, который вел своеобразный «протокол» приема. С какой целью это делалось, я не знаю, но большего маразма придумать было нельзя. Но после подписанного Горбачевым в восемьдесят девятом году постановления «о ликвидации карательной медицины и выявлении случаев злоупотребления…». На самом деле название постановления было очень длинным и витиеватым, но по простому это все в КГБ называлось «дежурить в дурке».

Как-то, в одну из таких «проверок» сидел в кабинете психиатра, который вел прием только что поступившего больного, как дверь распахнулась.

— Василь Василич, — влетела перепуганная медсестра, — там ЧП! Там Сидоренко из восьмой палаты подпер дверь кроватью и кричит, что это трактор. Санитары не могут войти! Помогите!

Врач выбежал из кабинета, я следом. Он подошел к двери палаты, из которой слышались звуки, имитирующие работу мотора.

— Как пахота, Семеныч? — крикнул психиатр. — Сдай немного назад, плуг отцепился.

Ножки кровати завизжали по полу, дверь приоткрылась. Психиатр вошел первым, а я из-за его плеча посмотрел на сумасшедшего. Тот внешне казался здоровым, нормальным человеком. В его глазах было спокойствие и ум.

— Гектар вспахал? — ласково спросил врач.

Взгляд больного мгновенно изменился. Стал одновременно хитрым, лукавым, злобным и детским. Я никогда не забуду, как смотрит безумие из глаз только что нормального человека.

Но длилось это всего мгновенье. Какие-то доли секунды. Больной встал, подвинул кровать к стене, и вполне здраво попросил:

— Василий Васильевич, не привязывайте, ну пошутил немного. И давайте без уколов?

— Нельзя Семеныч, иначе за трактор не пустят, — ответил психиатр и в глазах больного снова полыхнула злоба, не побоюсь этого слова, нечеловеческая…

Поставили несчастному укол, он затих, санитары зафиксировали руки и ноги.

— Он хорошо изображает здорового человека, — сказал психиатр. — Пойдемте, еще одного покажу.

Мы вышли во двор, возле открытых дверей склада за верстаком стоял человек, в руках рубанок, из-под него золотой вязью на землю опадают стружки. Рядом две новенькие табуретки, на одной из которых сидит здоровяк в белом халате и курит.

— Завхоз? Или дворник? — предположил я.

— Нет. Тоже больной. Считает себя Иисусом Христом. Собственно, то, что он делает — психотерапия. Я его не лечил даже. Сразу сказал, что раз он Иисус, то имеет отношение к плотницкому делу и попросил помочь отремонтировать мебель. Психиатрия, знаете ли, она разная бывает… — Тем временем плотник попал молотком по пальцу и выматерился — длинно, витиевато. — Этот, с позволения сказать, Христос воскрес, абсолютно здоров, — пояснил врач. — Симулянт, пытается отмазаться от судебного обвинения. Но здоровому человеку на самом деле трудно постоянно изображать из себя психа. Даже если прочитает сотню трудов по психиатрии, все равно не сможет. Это невероятное напряжение, и стоит расслабиться, маска сумасшедшего сползает…

Воспоминание буквально пронеслось перед глазами, возникло ощущение дежавю. С Еленой Боннэр была обратная ситуация. Обычно она казалась психопатической личностью, но сейчас, в кадре, видимо забывшись, смотрела так, как смотрит режиссер во время последнего прогона спектакля, отмечает недочеты и ошибки актеров. В ее глазах светился ясный ум, лицо разгладилось, эмоций было примерно столько, сколько бывает у Удилова, когда тот поправляет карандаши на своем столе. Но стоило ей заметить, что камеру навели на нее, и она мгновенно надела привычную маску экзальтированной дамочки…

— Боюсь, что сразу домой не получится, — я пожал Ивану Вячеславовичу руку, простился с медсестрой и вышел из медпункта.

Быстро прошел в крыло, которое занимало УСБ. Дверь в кабинет открыта. Я посмотрел внутрь. Карпов за своим столом работает с документами, Даня стучит по клавиатуре. Газиз и Марсель о чем-то переговариваются, а Кобылин курит в открытую форточку. Я хмыкнул — нормальная рабочая атмосфера.

— Что у нас по задержанному? — спросил, прислонившись к дверному косяку.

Кобылин, выпустив струйку дыма в форточку,