Броня Молчания - Владимир Осипцов

На втором этаже наблюдение было установлено не в камерах, а только в коридорах, (он знал это из разговоров охранниц и экранов у них в комнате), и ему пришлось по теням, сделав широкий круг, обходить их поля зрения. За решеткой было темно, и ему не нравилась вдруг наступившая там тишина. Сам он, поглядывая на камеры, подполз к решетке, и, подбирая ноги из прохода, прошептал:

— Т-с-с, Азер… это я!

Привыкшие ко тьме глаза увидели белые одежды и что-то лохматое рядом. Оно пошевелилось.

— Азер!

Свернули васильковые глаза с кошачьим разрезом. Это была она — и не она. Взгляд без тени разума, неприбранные волосы, одежда, кое-как напяленная на тело, как-то странно и неприятно обрюзгшее. Глаза бессмысленно шарили по светлому квадрату решетки, нашли Хасана, сфокусировались на нём. Он думал — вот сейчас-то она поймёт, но нет — выпростав из-под вороха тряпок ноги и как-то недвусмысленно двигая бёдрами и оглаживая себя хвостом, суккуба поползла на спине, помогая крыльями, к светлому участку пола — там, где полосами теней рисовалась решетка, сбирая весь мусор с земли своими волосами. Хасан в отвращении отстранился — она заметила движение, плавно убрала хвост, открывая своё «сокровище», как-то медленно, с истомой, выпростала из-под одежды правую грудь, сжала пальцами. Упираясь крыльями в пол, придвинулась ближе — и, выгнувшись, как в припадке, выдёрнула себя из остатков одежды, сжимая обе титьки своими руками.

Хасан аж сел. Нет, такая Азер не могла помочь никому. Лишь бы с принцессой такого не сделали…

… «Ну, давайте, выпьем за продолжение нашей работы!»

«Мастер, эти два дня нарушили нам весь график! Не стоит ли начать все процедуры заново⁈»

«Нет, не думаю. Так же, как волевой характер стоек к изменению, он так же плохо восстанавливается после них. Не думаю, что на нашу гостью плохо повлияют те два дня во дворце.»

«Начнём с примитивных рефлексов?»

«Знаете, я думаю, на нашу гостью не действует слишком уж явное понижение доминанты. Она и интеллектуал, и сильный, волевой характер — слишком опасное сочетание. Я думаю, надо избегать понижения этих параметров — если она не примет своих изменений умом и не поставит в основу волевых императивов, она их просто проигнорирует»

«Ну и что⁈»

«Эффектная коррекция возможна только при добровольном сотрудничестве и принятии. Если этого нет — это просто развлечение.»

«А как вы оцените её эмоциональность⁈ Помнится, на тестах она дала очень высокие показатели, так что мы чуть не записали её в доминанты».

«Не думаю. Она фригидна, это видно даже внешне. В тот раз была просто весьма рациональная в основе реакция на несправедливые условия. Вы забываете, коллега, что она, как и вы, женщина, нужно делать поправку на гормональный фон. Эмоциональный тип не вышла бы на меня, да и на Звезду бы иначе прореагировала».

«Да, наша Звезда — это что-то. Я до сих пор восхищаюсь вашей работой. А не думаете ли вы, что поведение Звезды могло спровоцировать такую реакцию, и нетипичное для психотипа поведение?»

«Нет, не думаю. Звезда ясна, как божий день. Побольше бы таких подопытных…»

…Кадомацу проснулась от сладкого спазма, скрутившего её во что-то невообразимое. Опять тюрьма. И опять по телу прошла волна неги, заставив её изогнуться даже не мостиком — колесом. На удивление, голова была совсем ясная, и она могла как бы отстранённо наблюдать, что творится со словно ставшим чужим, телом. А творилось страшное — каждую клеточку горячего тела раздирало от вожделения, она рвала на себе одежды, она раздирала себе горло стонами и криками на всю тюрьму, металась по узкой кровати, раздирая постель и простыни, скатала из них приспособление для весьма непристойных целей, а потом эта волна первобытной похоти добралась до мозга и захлестнула сознание…

…Она вспомнила все мужчин, которых знала, вспомнила всё, о чём шептались стыдливо подруги, секреты — в которых её наставляли как принцессу — будущее украшение и двора и постели царственного супруга… Она металась и звала — звала всех, подставляя себе самые невероятные варианты близости, даже с подругами и Мэй, пока не выдохлась начисто…

Она лежала ничком на обрывках скомканной постели, разбросав и крылья и руки. Спутанные волосы пламенели около лица, а так и не получившее любви мокрое и потное тело просило своё… Но сил уже не было… Мацуко закрыла глаза и попыталась заснуть. На удивление, это удалось легко…

…Тардеш совсем не желал натолкнуться на Агиру. И дело, наверное, не в том, что его раздражала эта персона — нет, с подобными типами, как показывал опыт, он быстро сходился, и находил общий язык — но только не сегодня, не в это время… Но поворачивать назад уже было поздно, а задерживать дыхание на атриуме было рискованно — летать ведь он не умел.

Ангел повернулся к нему навстречу, и приветствовал его салютом легионеров — молча. Тардеш сначала удивился, потом вспомнил, что он немой. Немного замешкавшись, он ответил тем же, на ходу (грубо, но перед пленником можно).

Ангел начал что-то показывать руками, но драгонарий покачал головой. Тогда он подал листок:

«Как она⁈ Можете говорить?»

Призрак замялся, но ответил:

— Неясно. Я стараюсь, но Сенат против переговоров.

Ангел что-то писал:

«Ваш сиддха говорил, что собирается её освободить»

— Мы пока даже не знаем, где её держат. Он отправляет группы на свой страх и риск.

Ангел взглянул на него:

«Вы волнуетесь о ней?»

Тардеш ответил тоже взглядом:

— Разве можно не волноваться⁈ — он почувствовал иронию в своих словах и отвернулся: — Это, конечно, слабость, но она, всё-таки, женщина, — он посмотрел на Агиру, то опять что-то писал: — Ну, а в общем… не верьте тому, что у нас тут начинают говорить. Партийные — дураки, они в каждом пленном предателя видят!

Агира, наконец-то дописал:

«Вы правы. Только она не женщина, она — ребёнок».

…Метеа проснулась и сразу с отвращением отстранилась от постели. Встала, кутаясь в крылья. Как-то особенно постыдной чувствовалась собственная нагота. Она огляделась — запасная одежда уже была здесь, но одевать её на себя, такую грязную… Послышались шаги — она спешно накинула как плащ верхнюю часть и подпоясалась.

— Заключённая! На выход.

Растрёпанная и мятая она проследовала из камеры. Повели в «баню» — специально для неё оборудованную камеру, где стояло импровизированное офуро из литейного ковша, полное жидкого металла. Она даже удивилась