Огибая свет - Андрей Евгеньевич Фролов

к еде, с аппетитом набивая пасти маринованными водорослями и жареным мясом. По усам и шерсти на подбородках стекал жир, которому позволяли капать на узорную столешницу для привлечения удачи и достатка.

— Всё прекрасно, Ланс, всё просто чудесно!

Продолжая держать меня за плечи, Нискирич теперь чуть отстранился сам и склонил голову, рассматривая косившим глазом. Так, словно давно не видел и теперь искал перемены.

— Я так ждал тебя, мой мальчик! Мы все тебя ждали! Почему ты не отвечал на вызовы⁈ Где твой жилет?

Что ж… в итоге я так и не успел выпустить в него ни одну из припасённых фраз, заряженных отборной ложью. Черношкурый здоровяк отступил, оскалил здоровенные зубы, причмокнул, и снова выпалил, не позволив заговорить:

— Как же я рад, что ты цел! Слышал, что случилось у твоего дома, много слышал, мы обязательно разберёмся!

Он пружинистой походкой обошёл стол к своему месту, вынул из круглой железной чашки дымящийся скруток «бодрячка», с которым, по всей вероятности, не расставался даже в купальне. Зажал под губой, пыхнул, прищурился.

— Я знал, сынок, что ты едва не застрял в узкой норе. Да и мёртвые крииты на улицах Бонжура не приносят семье покоя. Но обещаю, что уже к вечеру улажу все разногласия с Хадекином фер вис Кри. Конечно, если больше ты ничего не утаишь от своего старика, сисадда?

Мне оставалось только закрыть рот.

Таким радостным… даже возбуждённым я видел отчима нечасто. Да ещё и в столь странной компании? Шаман и Когти продолжали жрать, усиленно делая вид, что не слушают разговора. Ритикама мелко лакал из пиалы.

— И всё же, сынок, почему ты не отвечал отцу⁈ — В зелёном глазу Нискирича блеснуло то ли ехидство, то ли злость. — Я, значит, места себе не нахожу, а он переадресует вызовы! Ненавижу эту твою черт у, засранец! — Он вдруг снова подступил и потрепал по плечу широченной ладонью. — Но я всё равно тебя люблю, мой мальчик. И поэтому ты обязательно будешь праздновать вместе с нами!

Моим ответом снова стала напряжённая улыбка.

Как можно непринуждённее я осмотрел остальных в комнате: жирный сводный братец подравнивал коготь пилочкой, младшие вожаки казоку мелко ёрзали на пуфах, а сидящий справа шаман довольно скривился.

— Есть повод праздновать? — наконец спросил я. — Команда района выиграла отборочные? Или «Прыгуны» запросили пощады?

— Яри-яри, это было бы чудесно! — заливисто хохотнул Нискирич. — Нет, всё пот о м, мой мальчик, всё пот о м: крииты, «Шуты», «Прыгуны», мёртвые болельщики на моих улицах! Сейчас другое.

Он вновь вернулся к обеденному столу, сосредоточенно попыхтел «бодрячком», определённо накручивая себя ещё сильнее. Отложил оковалок и вдруг раздвинул глубокие тарелки со слоёными лепёшками, тёплым грибным салатом и мол о ками в винном соусе.

За их неубедительным заслоном обнаружилась плоская коробка с серебристым тиснением — необычность происходящего не позволила мне сразу заметить её, стоящую прямо посреди угощений.

— Это должно было стать твоим подарком на грядущую Ночь Переосмысления, мой мальчик. — Казоку-хетто повернулся со шкатулкой в лапах, уставившись на «своего мальчика» коронным косым взглядом. — Но я передумал и решил не тянуть. Держи!

п.4.; г.7; ч.3

Вожак в третий раз приблизился, причём так быстро, что хвост звонко щёлкнул по пуфу Ункац-Арана. Протянул… нет, даже сунул мне в руки, вынуждая подхватить обеими.

Коробка оказалась тяжёлой, приятной на ощупь и вид, и отчётливо пахла знакомой смазкой. Полувыбритый старик в балахоне оскалился, взялся за прислонённый к столу блестящий посох из пустынного иннти, и торжественно пристукнул по полу. Брякнули подвязанные к палке птичьи косточки.

Не глядя на остальных, я перехватил шкатулку под мышкой, неловко стянул рюкзак, бросил у двери, и наконец-то прошёл к последнему свободному пуфу за столом, ровно между Когтями.

Плечи вдруг напряглись, будто перед дракой, я решительно не понимал ситуации.

Застигнутый врасплох, провинившийся схваткой с лже-криитами и перешёптыванием с настоящими колбергцами, всё ещё не рассказавший о безумном нападении на Алую Суку и прибывший в Нарост совсем по другой причине, я был вынужден тратить время на неожиданный подарок, а отчим вёл себя… как минимум странно.

Подоткнул полы пальто, сел, сдвинул пустую тарелку и поставил коробку перед собой. Справа и слева по-прежнему давились варёными овощами вприкуску с жареными рачьими хвостиками. Шаман не сводил глаз, будто хотел в мелочах уловить мою реакцию на подарок.

Щёлкнув парой крохотных серебристых замков, я медленно приподнял крышку, и теперь мои брови взлетели вовсе не в показном удивлении.

Внутри оказался башер. Простой, в отличие от упаковки, без гравировки или украшений, но с очень удобной, переделанной на мой хват рукоятью под деревянными накладками. Почти близнец «Молота», но новой модели и ещё более эргономичный, он был готов плеваться дюжиной фанга самых разных типов.

— Задери меня Бансури… — прошептал я, вынимая оружие и бережно покачивая в руке. Поднял голову, взглядом находя Нискирича. — Это… потрясно!

Казоку-хетто скалился всей двадцаткой зубов, раскосые зелёные глаза радостно лучились. Молчаливые Когти по бокам от меня одобрительно закивали, заливая жиром стол, и потрясли в воздухе скрещёнными хаси. Шаман напротив продолжал кривиться, а Ритикама снова поднял веер и вздохнул — то ли завистливо, то ли саркастично.

— Я беспокоюсь за тебя, мой мальчик, — с чувством произнёс старший Скичира по другую сторону стола. Понимающе покачал крупной башкой, пригладил жёсткие усы. — Знаю, ты способен постоять за свою шкуру и честь клана, но отныне хочу удвоить твои шансы на выживание, сисадда?

— Конечно… — прошептал я, продолжая любоваться башером, и на секунду забыв обо всём остальном — играх джи-там, одинокой Ч’айе в уютном доме, ненормальном Пуговичнике и даже «Корнях».

Спохватился, снова сунулся в шкатулку, обнаружив в отдельном отсеке две снаряжённые кассеты и компактную поясную кобуру. Бережно погрузил кассету в полую рукоять, проверил безупречно откалиброванные предохранители.

— Скажу честно, отец, у меня нет слов…

— Да и не нужно! — довольно расхохотался Нискирич.

Обошёл стол, приобнял (Когти вежливо раздались в стороны), чуть сильнее обычного стиснул когтистые пальцы на плече и дохнул в лицо ароматами свиного жаркого и «бодрячка». Я покосился на него, в очередной раз поразившись бесчисленному количеству шрамов, спрятанных под угольно-чёрной шерстью.

— Не нужно слов, мальчик мой! — повторил вожак. — Сегодня я щедр, добросердечен и готов одарить даже последнего наркомана из обоссанных гостиниц Такакханы!

Он рассмеялся мне в ухо, чуть натянуто и хрипло. Затем закрутил очередную неспокойную петлю вокруг стола, и потёр лапы.

— Так-так… — сказал я.

Мысли об играх джи-там, одинокой Ч’айе в уютном доме, ненормальном Пуговичнике и даже «Корнях» вернулись с новой силой, куда более злые и острые. Я