Молниеносный – 3 - Фёдор Бойков

— Мы пришли, чтобы предложить вам место рядом с нами в этом новом, меняющемся мире, — Верховцев издал тихий смешок. — Причём это место — на троне.

Князь Пожарский замер посреди гостиной, то сжимая, то разжимая руки. Как этим недоумкам вообще могло прийти в голову, что он пойдёт против императора? Как они дошли до того, что один из самых близких друзей предаст Алексея II и займёт его место?

— Вы уже обсуждали это с его императорским величеством? — спросил вдруг Пожарский. Только теперь он понял, почему император резко осадил его и почти натурально послал, как самого худшего из своих придворных.

— Конечно, — Верховцев расплылся в фальшивой улыбке. — Мы послали требование императору освободить трон для вас, князь.

Пожарскому больше всего хотелось выгнать взашей таких гостей, но он понимал, что делать так нельзя. Нет, они бы поняли и даже не удивились, ведь слава бесцеремонного князя за ним прочно закрепилась. Только это означало бы, что они выберут другого кандидата на трон и будут всеми силами его продвигать, и Пожарский уже не узнает об их планах.

— Ну раз послали… — многозначительно протянул он. — То так уж и быть, побуду вашим кандидатом.

— Неожиданно, — Верховцев так удивился, что даже забыл удержать на лице фальшивую улыбку. — Мы ожидали несколько иного.

— Но ведь вы в итоге сами пришли ко мне, — веско сказал Пожарский. — Так что давайте, рассказывайте, что задумали и как мы будем разбираться с той кашей, которую вы уже заварили.

— За организацию у нас отвечает Влад Меркулов, — проговорил Терлецкий. — У него есть связи среди нужных людей и есть возможность подогревать толпу. Бизнес Влада немного… неофициальный. Но мы уже убедились, насколько он эффективен.

— Понимаю, — кивнул Пожарский, изображая тупого вояку. Этот приём всегда срабатывал среди таких лизоблюдов, как эта коалиция.

— Следующий пункт нашего плана — избавиться от инквизиции и от Громова, — Терлецкий переглянулся с Верховцевым и поймал его кивок. — Надо сжечь всех инквизиторов, разгромить их базы и найти Громова. Это самое важное.

— Почему так важны уничтожение инквизиции и Громова? — недоуменно спросил Пожарский. Сейчас он даже не притворялся — ему действительно не было ясно, как Громов связан со свержением власти.

— Император уже начал развал инквизиции, а у аристократии давно зуб на балахонов, — ответил ему Верховцев. — Столько лет мы терпели их безнаказанность, и вот у нас появился шанс. Ну а Громов… — Верховцев усмехнулся жёсткой усмешкой. — Он уже увяз в перевороте, когда вмешался в казнь и получил от императора должность верховного инквизитора. Мы уничтожим Орден и его нового главу. Мы возьмём власть в свои руки.

* * *

После слов Павла Трубецкого я завис минут на пять. Сразу в памяти всплыли все разговоры с Пожарским, его «безвозмездная» помощь с броневиками, джипами, самолётом. Даже предложение о женитьбе на Ксении показалось мне теперь просчитанным шагом для привлечения меня на свою сторону.

— Что вы думаете о претензиях князя Пожарского на трон? — спросил у меня Трубецкой после недолгого молчания.

— Я слишком мало с ним знаком, чтобы судить о его мотивах, — сказал я. — Но я до сих пор не понимаю, почему вы захотели встречи со мной.

— Его императорское величество очень зол на князя Пожарского, — Трубецкой вздохнул. — Они были дружны. Настолько, насколько вообще возможна дружба между князем и государем.

Он замолчал и снова побарабанил по коленке пальцами. Я не стал комментировать последнее заявление — откуда мне знать, какая дружба у императоров бывает?

— Я не просто так спросил в начале нашего разговора, насколько хорошо вы знакомы с князем, — сказал Павел, наконец приблизившись к тому, чтобы назвать причину позднего звонка и последующей встречи. — Дядя хочет, чтобы вы встретились с Пожарским и узнали, почему он пошёл на предательство.

— Мне нужно немного времени, — я глянул на Валентина Узорцева, который стоял, прислонившись к дверному косяку, и внимательно слушал наш разговор. — Я свяжусь с вами через портного.

— Благодарю, что согласились на встречу, — Павел Трубецкой чуть склонил голову, встал с софы и протянул мне руку. — Дядя не ошибся в вас.

Я пожал руку его высочества и в сопровождении Узорцева вышел из ателье через другой ход. Повернувшись к Вольту, я присел на корточки так, чтобы моё лицо оказалось напротив его морды.

— Что-то назревает, дружище, — сказал я, положив руку на голову пса. — Что-то очень серьёзное.

— Связанное с императором? — спросил Вольт, чуть склонив голову набок.

— Не знаю, — я замер ненадолго, прислушиваясь к ощущениям. — Хочу взять паузу и разобраться в себе.

— Чем помочь? — тут же откликнулся мой питомец, лизнув меня в щёку.

— Будешь охранять мой покой, — ответил я. — Чтобы никто меня не беспокоил.

— Ладно, — покладисто согласился он.

Я не стал разбираться в его поведении, а переместил нас к особняку. Стоило нам зайти в дом, как со второго этажа донеслись голоса Миши и Ксюши.

— А я тебе говорю, что эта ваза будет отлично смотреться на столике, — громко проговорила Пожарская.

— Юра сказал, что никаких излишеств ему не надо, — возразил ей Миша.

— Это особняк князя! — повысила голос Ксения. — Он не может выглядеть, как тюремная камера. Мебель, ковры, декор — всё это обязательно должно присутствовать.

Дослушивать этот бесполезный спор не было никакого желания, поэтому я ускорился и пронёсся мимо застывшей парочки друзей в свою спальню. Здесь уже стояла мебель: двуспальная кровать, журнальный столик, комод и диванчик — всё из жидкого камня и белого цвета. Ксении удалось оттенить белую мебель цветными коврами, так что ощущения стерильности не было и в помине.

Она молодец, конечно, но это всё мне было сейчас безразлично. В груди зрел пожар, обжигая внутренности и стремясь вырваться наружу стеной пламени. Я выбрал голый участок пола между узорчатыми коврами и опустился в позу лотоса. Деревянные доски подо мной были прохладными и слегка шершавыми от времени — ремонт их не коснулся, в отличие от заново отштукатуренных стен.

Когда я закрыл глаза, мир вокруг словно вздохнул и замер, а внутри… внутри разгорелся настоящий ад. Это не было преувеличением. Где-то за грудиной, в самой глубине, тлели древние угли.

С каждым вдохом пламя разгоралось сильнее, лизало рёбра, выжигало всё человеческое во мне. Я знал этот огонь — он жил во мне всегда, с самого начала времён.

Погружение в себя началось неожиданно. Сначала пришли запахи: едкий озон, смешанный с машинным маслом. Затем ощущения — мозолистые пальцы, сжимающие гаечный ключ, постоянная вибрация трансформаторов под рукой.

Картина сложилась сама собой: мир, где