Великое замерзание. Шестая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин

загнанные в колонны. Солдаты гибнут, ускоряя шаг, чтобы сорвать лавры. Если умрёт командующий, порадуются нижестоящие лица, что займут должность. При повторе смерти также. Вечная смена власти. Повторяется из века в век. Человек не поумнеет.

– Неужели так было всегда? Ничего не меняется? – смотрю в глаза сестре.

– Изменяются цели, а принцип нет. Подумай, если телега едёт и колесо ломается, то зачем менять телегу? Достаточно поменять колесо. Телега это война, а колеса – воины, катящие её. Живой заменяет мертвого. Работающий механизм не поменяет корень безрассудства, – смотрит в глаза. – Движение известно до начала цивилизации, как человек взял дубину и обрушил на себе подобного. Кто знает, какую мысль сотворили нейроны, что почувствовал убивший, но это было сакральным. Не можем проникнуть в чужую голову. Может, позавидовал камню или добыче на охоте. Факт убийства остается в веках и тянется лентой. Везде, куда не идем, она. Везде, куда не укажет шаг.

– Очень интересно рассказываешь, словно проживала всё, – подмечаю.

– Ничуть. Умею думать и расставлять факты по полочкам разума. Это систематизация мыслительного процесса, как понимаю при рассмотрении и внимательном отношении. Но мы прервались. Алая лента вьется за нами, преследуя. Не уйти и не выбрать иную судьбу, ибо продиктовано кем-то свыше, то ли человеческая природа в том, чтобы уничтожить себе подобных, – роется в мыслях. – Ответа нет. Но в одном сходятся: это дофамины, которые согревают разум, когда выполняется действие. Не думай, что чисто интересы вложены в убийство. Бывает, убивают из защиты или обороны, тогда прощается, так как иначе сам мог погибнуть, если не поднял руку. Тут выбор: либо страдать, как ты, либо лежать в могиле. Всегда будет результат действий.

– У всех такие чувства возникают или у определенных людей?

– Человек привыкает к крови на руках, ощущению превосходства, как видит поверженного врага. Привычка заложена природой: получать дофамин от исполнения целей, которые могут различаться. Превосходство – радость, что нашелся слабый человек. Больше психология, а это дебри, – прожилки в глазах напрягаются, напоминая кровавый, алый и жестокий лес. – Власть это маниакальное заболевание. Как видишь, цивилизация дошла от камня с дубиной до ядерных и атомных бомб, чтобы потешить эго ненормальных людей, улюлюкающих при виде крови. Может использоваться, как сдерживающий фактор, для управления или войны, шагающей по планете.

– Можно подробней? А то ни разу не задумывался, – прошу рассказать.

– Тогда слушай. Обществом сложно управлять без применения силы. Есть много факторов эффективной власти, но мы разбираем только два. Война. Кровь. Раньше существовал Колизей. В центре круг, засыпанный песком. Высятся скамейки. Сидят пятьдесят тысяч зрителей, желающих выхода гладиаторов. Воины, которые сражались за деньги и свободу, – описывает. – Было куча правил и законов, различных гладиаторов, но суть сводилась, чтобы успокоить плебс кровью, окрашивавшей песок. Представь, народ кричит, волнуется, хочет свергнуть правителя. Изобретают Колизей, в котором люди выплескивают эмоции и негодование, накопившиеся внутри. Риму на пользу, народ успокоит, также есть ставки, продажа хлеба, самое главное, правитель останется цел и невредим.

Механический голос рапортует:

– Прибыли к орбитальной станции. Автопилот отключен.

– И как? – задаю вопросы. – Общество держалось только на крови?

– Конечно, нет. Было сложное устройство, разбирать которое сложно и не успеем сделать этого, как бы ни хотели. Мы ограничены временем, но ещё пару часов можем посвятить. Там и ночь недалеко, – подбадривает сестра. – Если бы всё держалось на одном Колизее, то Рим бы столько не прожил. Он многогранен, имеет множество аспектов, которые держали плебс на цепи. Но до поры, до времени, ничто не вечно под небом. Кости Рима поблескивают на солнце белизной. Ушла в века империя, внушавшая трепет и беспокойство странам, ставших свободными, сильными, так как обрели территории.

– Есть ещё примеры того, как управляли людьми? – загораюсь темой.

– История помнит многое. Речь про Средневековье, очень много мифов, но мы не будем касаться, а поговорим о площади, потом о застенках. Представь, идешь по своим делам, движешься от рынка иливыходишь из таверны, не важно, – описывает мрак прошедшего времени. – Видишь, как простирается эшафот. Палач точит топор. Ускоряешь шаг, боясь пропустить казнь. Собралось много народа, тесно, но находишь место, где видно. Жертва лежит на колоде, палач занес топор. Замах, удар, голова отсекается и падает вниз. Крики, спазм морали и народ радуется правосудию, в котором правых нет, но есть виноватые. Жажда крови утолена. Возможность бунтов снижена, что люди увидели итог нарушения законов. Закон всегда суров.

– Жуткое дело. Как человечество допустило гнойную рану?

– Когда выгодно, то мораль молчит с заткнутым ртом, довольства больше, чем страха. К примеру, другая картина. Палачи действовали жестоко, но закрыто, в застенках, в каменных подвалах, выбивая признания из обвиняемых. Бывало, не по праву справедливости обвиняли, но это было не важно. Главное, найти виновного, а там разберутся, – рассказывает. – Как понял, признания доставали клещами, либо раскаленным железом, либо пыточными устройствами. Столько изощренности и больной фантазии нет, пожалуй, в другом деле. Тут стояла цель: выбить, дознаться до признания вины, может, не виновного человека. Это мощно управляло маленьким человеком, не нарушать законы, которые жестоко карались и наказывались. Вот тебе, вторая сторона медали крови. С одной стороны, война, с другой стороны, управление людьми. Третьего не дано.

– Остальные соглашались? Не оспаривали? – недоуменные вопросы.

– Не было выбора, ибо иной путь жестоко карался. Даже защита еретиков. На них по-иному не смотрели, ибо такова человеческая природа, видя спасение, не замечать переживания, которые находятся по другую сторону. Достигнуть не сможет, спокойно живешь, не беспокоясь, что соседа уводят в кандалах, – разматывает нить повествования. – Бывали случаи, когда назначалась награда за поиск еретиков. Соседи в страхе сдавали друг друга, не разобравшись в предмете обвинения. Человеческая зависть или глупость, может, стремление присвоить имущество играли на руку, люди беспочвенно оказывались в каменных стенах. Палачу без разницы, кого пытать. Ужасная работа, но выполнимая. И на роду некоторым написано – палач.

– Люди сами придумали систему общества, – итожу слова.

– Верно, она работает и сейчас. Только вместо каменных стен подвальных помещений – тюрьмы, которые не отличаются гуманностью и даже жестоки, чем предшественники, ибо основываются на подавлении воли и уничтожении надежды. Лишают свободы, заковывая в наручники. Помещают в маленькие камеры нескольких человек или по одному, в зависимости от тяжести преступления. Бывает, множество людей в одном месте, – говорит.